Перчатка для смуглой леди
Шрифт:
— Я с удовольствием приду.
— В театре будет некое лицо, ответственное за правильную установку сейфа и сохранность перчатки. Кто-то из полиции, как я слышал.
— Знаю, — сказал Джереми. — Я рад, что они проявляют осторожность.
7
Волнения перед премьерой вызывали у Перегрина не сердечные припадки, но самую банальную тошноту.
В полседьмого утра в четверг он взглянул на себя в зеркало в ванной и увидел вытянутое пожелтевшее лицо, испещренное преждевременными морщинами, и мешки под глазами странного мышиного цвета. Покрытые щетиной щеки обвисли,
Генеральная репетиция закончилась пять часов назад. Через четырнадцать часов поднимется занавес, а еще через двадцать четыре часа Перегрин будет вжимать голову в плечи под перекрестным огнем утренних газет.
«О господи, и зачем я ввязался в это!»
Грядущий день и вечер представлялись нескончаемой мучительной пыткой, занятость не принесет забвения, безделье не развлечет. Перегрин знал, что его ждет сегодня: он будет заказывать цветы, посылать и получать телеграммы, отвечать на телефонные звонки. Он будет бродить в одиночестве по своему любимому театру, не находя себе места, не в силах сосредоточиться на какой-нибудь мысли, а при встрече с кем бы то ни было — с Уинти Морисом, директором сцены или одним из шныряющих вокруг собирателем сплетен — будет отвечать холодно и невпопад. И время от времени прикладываться к бутылке с отвратительным лекарством белого цвета.
Перегрин попытался снова заснуть, но у него ничего не вышло. Он встал, побрился, вновь увидев в зеркале свою жуткую физиономию, принял ванну, оделся, и на него вдруг навалилась страшная усталость и сонливость. Он лег, но в тот же миг ощутил непреодолимое желание пройтись.
Поднявшись, Перегрин приложил ухо к двери Джереми, услышал его храп и потихоньку спустился вниз. Он сдался на милость города.
Его встретила свежесть раннего утра, река, переулки, лестницы и улицы. Ясный солнечный день обещал быть теплым. Он дошел до проема, откуда на другом берегу Темзы открывался вид на Саутуорк: Свежевыкрашенное здание и купол «Дельфина» были сейчас хорошо видны, а позолоченный флагшток сверкал так ярко, словно его подсвечивали.
Перегрин увидел, как вверх по флагштоку пополз рулон ткани, который развернулся в новенький флаг: черный дельфин на золотом фоне. Джоббинс был начеку. Часы на Биг Бене и других башнях Сити пробили восемь. У Перегрина сильнее забилось сердце и застучало в висках. Великий город предстал перед ним во всей красе и славе. Перегрина охватила чистая светлая радость, трепетное предчувствие удачи, в котором он боялся себе признаться.
Он был необыкновенно счастлив. Он любил все человечество и готов был заключить в объятия любого, а особенно Эмили Данн. Перегрин вернулся домой. Бегом взбираясь по ступеням, он напевал арию из «Риголетто».
— Ты выглядишь как пес, стянувший сахарную косточку, — сказал Джереми, — а поешь, как беззаботная пташка. Неужто ты можешь веселиться в такой день?
— Как видишь, могу.
— Да продлится веселие твое вовеки.
— Аминь.
Завтрак Перегрин съесть не смог. Даже кофе вызывал у него отвращение. В девять он отправился в театр. Джереми должен был приехать в театр к десяти, а вместе с ним Эмили и ассистент из музея с перчаткой и документами. Джереми тоже дергался и нервничал перед премьерой.
В «Дельфине» Перегрин застал предпраздничную суету. Уборщицы и цветочницы трудились не покладая рук. Поднимаясь наверх,
Перегрин предложил поставить их в фойе бельэтажа, по бокам ступенек, ведущих на балкон.
Через фойе Перегрин прошел в свой кабинет. Уинтер Морис сидел за столом. Он был не один. Очень высокий, элегантный и внушительный с виду человек встал навстречу Перегрину.
«О боже, — подумал Перегрин, — еще один шикарный приятель Кондукиса? Или надсмотрщик над нами, как бы мы не оплошали в присутствии небожителей?»
— Привет, Перри, старина, — сказал Морис. — Рад тебя видеть. Мистер Перегрин Джей, суперинтендант Аллейн.
Глава пятая
Кульминация
1
Аллейн не впервые сталкивался с миром театра. Ранее он участвовал в четырех расследованиях, где актеры «играли» главные роли. В результате коллеги стали иронически величать Аллейна экспертом по лицедеям.
Однако вовсе не его репутация стала причиной командировки в «Дельфин». Лет пять назад дом мистера Кондукиса был ограблен. Дело поручили Аллейну, и тот проявил себя блестяще: в течение двадцати четырех часов преступники были пойманы, а награбленное возвращено владельцу. Мистера Кондукиса тогда не было в Лондоне. Вернувшись, он пригласил суперинтенданта к себе, возможно, с намерением познакомиться поближе. Видимо, манеры Аллейна заставили его передумать и ограничиться исключительно кислыми поздравлениями, прозвучавшими так, словно мистер Кондукис с трудом их из себя выдавливал. Аллейн остался далеко не в восторге от такого приема.
Следующая встреча произошла в результате письма, направленного непосредственному начальнику Аллейна и подписанного Кондукисом с просьбой о совете и помощи по обеспечению безопасности шекспировских реликвий.
— Он требует тебя, Рори, — сказал начальник. — Разумеется, на такие мелочи, как твое звание и положение, ему наплевать. Во всех остальных отношениях ты самый подходящий человек для такой работы, если учесть твое театральное прошлое и увлечение Шекспиром. Эти чертовы реликвии — лакомый кусочек, навару с них может быть больше, чем с Большого ограбления поезда. Посоветуй-ка ему обратиться в приличную частную фирму и оставить нас ради всего святого в покое.
— Я бы с удовольствием так и сделал.
— Врешь. Тебе до смерти хочется взглянуть на эти штучки.
— Но мне до смерти не хочется снова встречаться с Кондукисом.
— Почему? Чем он плох, кроме того, что от него за милю несет деньгами?
— Ничем.
— Ладно, выясни-ка лучше, когда реликвии привезут в театр, и проследи, чтобы все было сделано как надо. Ни к чему нам еще один украденный Гойя или что-нибудь похуже.
Так Аллейн появился в «Дельфине» в девять часов утра в день премьеры.