Перебежчик
Шрифт:
— Да сыграю я, сыграю, — сказал скрипач, — Только петь сами будете.
— Ты, главное, слабай, а петь или не петь мы сами решим.
Скрипач положил футляр на чистое место под ногами, достал скрипку и заиграл… «Those were the days»! Он что, думает, что эти запоют по-английски? Джулия могла бы и спеть. Ей почему-то нравилась эта песня. Как будто у нее на самом деле было романтическое прошлое, которое стоит вспомнить.
— Ехали на бричке с пулеметом, — после вступления запел первый грабитель.
— По Украйне ридной средь полей, — подхватил второй.
— Ехали мы с батькой поразвлечься, пострелять проклятых
— Дорогой длинною, по полю минному, под скрип рессор, с горилкою в ведре! С дивчиной гарною, в зубах с цигаркою, да с маузером в жовтой кобуре! — присоединилась пьяная компания за открытым окном первого этажа.
Уинстон послушал до конца и чуть не упал, где стоял. Часть слов и произношение из какого-то южнорусского диалекта, но в целом понятно. Зачем русские сепаратисты возят в ведре детеныша гориллы, это наименее важный вопрос. Более странно, что посреди культурной столицы в двух шагах от победы коммунизма русские во весь голос поют явно оппозиционную песню времен еще их Гражданской войны. И еще, если она такая старая, то «Those were the days» имеет русское происхождение?
Что интересно, при видимой оппозиционности песни, она не содержала никакого негатива про красных. Устроили засаду, бросили гранату, ликвидировали руководителя бандформирования. По-русски батя — отец, батька — атаман, батюшка — священник. Очень сложный язык. А русская пропаганда берет новые высоты. Самим написать «оппозиционный» фольклор, чтобы его не пришлось писать настоящей оппозиции!
Все допели и захлопали. Музыкант поклонился.
— Честный вор лабуха не обидит, — гордо сказал первый грабитель и запихнул купюру скрипачу в нагрудный карман пиджака.
— Господа, вы с какого района? — вежливо поинтересовалась незаметно подошедшая старушка, одетая в стиле чуть ли не прошлого века.
— С этого, — смело ответил второй грабитель.
— Месье Лепаж не говорил вам, что гопстопить под дверью малины несколько неприлично?
Грабители переглянулись.
— Извините, сударыня. Мы, кажется, двором ошиблись, — сказал первый.
Они торопливо пошли к выходу со двора. Проходя мимо Уинстона, второй заметил шрам на лице.
— Вы, случайно, не к Лепажу? — спросил он.
— К нему, — ответил англичанин.
— Если что, мы тут ничего не взяли. Лабуху честно заплатили.
— Да, я видел.
Грабитель приподнял кепку, Уинстон в ответ приподнял свою, и они разошлись как в море корабли.
— Скрипач, иди к нам! Нальем! — крикнул мужской голос из окна.
— Нет, спасибо, — ответил музыкант.
— Борща нальем! — крикнул женский голос оттуда же.
— Какая квартира? — скрипач сглотнул слюну и развернулся.
Второй этаж. Массивная деревянная дверь, семь разных звонков. На подоконнике лестничной площадки между вторым и третьим этажом курили и слушали маленький радиоприемник двое парней лет восемнадцати-двадцати откровенно хулиганского вида. Может быть, на пути к «малине» сидел еще какой-нибудь часовой, чтобы поднять тревогу еще раньше. А может и нет.
Четвертая кнопка подписана «Лепаж». Дззззынь!
— Кто там?
— Сто грамм!
Хороший пароль, жизненный. Русские часто ходят в гости с бутылкой водки и с закуской. В Эйрстрип Ван, в Штатах и вообще в Океании так не принято. Если тебя не пригласили заранее, то и сам иди сытый и для хозяев еду не неси. Или вообще не приходи. Русские тоже при всей своей общительности недолюбливают незваных гостей. Говорят, что незваный гость хуже татарина, что весьма странно. Татарин, если верить тому же русскому фольклору, мусульманин. Поэтому водки не принесет. А незваный гость может и принести.
Дверь приоткрылась. Месье Лепаж дома ходил, завернувшись в толстый стеганый халат. Но, благодаря интеллигентному лицу, обрамленному бакенбардами, смахивал вовсе не на азиата, а на русского аристократа.
— Месье Лепаж? — спросил Уинстон.
— К Вашим услугам. С кем имею честь? — спросил Лепаж совершенно не по-уголовному.
— Вениамин, — представился Уинстон, переложил бутылку в левую руку и протянул правую.
Хозяин рукопожатие не принял и отступил в коридор.
— Нерусский? — строго спросил он.
— Не совсем, — Уинстон опустил руку и подумал, когда и в чем он успел настолько ошибиться.
Ведь ничего еще не сделал и сразу спалился. Как вообще могут годами работать шпионы-нелегалы? Смог бы он сам за секунду распознать русского шпиона, постучавшегося в дверь в Лондоне?
— Заходи, гостем будешь.
Как только Уинстон вошел в квартиру, Лепаж протянул руку первым. Уинстон с облегчением пожал ее и огляделся. Ага, у русских тоже эта бедняцкая привычка разуваться при входе в квартиру. Обувь стоит дорого, и ее надо беречь. Не от протирания подошв, а от лишних сгибаний. И она должна успевать хорошо просохнуть с вечера до утра, потому что бедняки не могут себе позволить ходить через день в разных парах.
Чтобы не протирать носки, которые тоже денег стоят, русские предлагают гостям мягкие тапочки. Пока гость разувался, Лепаж открыл одну из комнат в длинном коридоре и выпинал оттуда тапки.
— Проходи, мой руки. Картошку в мундире будешь?
Русский юмор иногда слишком черный, но они сами уже привыкли. В какой одежде человек чаще всего попадает в самое пекло? Не в рубашке, не в пальто. В военной форме, по-русски — в мундире. И потом этот мундир с кусками плоти срезает с него военный врач, как кожуру с картошки. Зачем лишний раз напоминать об этом за едой?
Чего Уинстон не ожидал, так это что «малина» окажется в коммунальной квартире.
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
— Здравствуйте!
Маленькие дети с мячиком, пожилая женщина с кастрюлей, мужик в зеленых брюках со стрелками и зеленой майке, подросток в очках. У всех как специально нашелся повод, чтобы выглянуть в коридор или на кухню. Тут действительно у всех на виду собираются преступники? И никто не стучит?
Лепаж занимал одну комнату в коммунальной квартире. Пахло там дезинфекцией, нашатырным спиртом и еще чем-то подобным. Половина мебели напоминала о больнице. В углу стояла кровать с кронштейном для сломанной ноги. В белом шкафу со стеклянными дверцами стояли стеклянные и металлические предметы, похожие на медицинское оборудование. Дополнительно к обычной лампе накаливания без абажура под потолком, над стоявшим посередине комнаты столом висела конструкция с несколькими лампами. Наверное, она давала слишком много света для того, чтобы под ней просто есть. Когда Лепаж поставил кастрюлю на не очень чистую скатерть, стол отозвался металлическим звоном.