Перед бурей
Шрифт:
Троллик удивлённо вскинул глаза.
Из травного дома медленно выковылял давешний берич. Он немного поправился, но выглядел всё ещё болезненно. Высокий, когда-то, должно быть, тяжёлый и мощный, но сейчас свободная одежда болталась на нём как на тренировочном болване. Лицо худое, вытянутое, заросшее жёстким чёрным волосом.
Берич опирался на корявую палку и жмурился от солнца. И, наверное, от чужих недобрых взглядов, устремлённых на него со всех сторон.
Кое-то, впрочем, смотрел удивлённо.
— Это ещё кто? — пробормотали за спиной. То ли не узнали, то
Дядька Шон повернулся к младшему сыну и что-то негромко сказал. Тот удивлённо уставился, вздрогнул от резкого окрика и метнулся прочь.
Вернулся очень быстро, сжимая в руках трость. Палка была сделала с любовью и тщанием — искусная резьба, оплётка из подрезанных и оставленных на дереве полосок коры, прозрачный лак, набалдашник и пятка из меди.
— Папа, — жалобно начал парень. Шон зыркнул, и сын неохотно сделал шаг к травному дому.
Тут берич, который всё ещё неловко топтался на его пороге, повернулся и вошёл внутрь, словно выдавленный с улицы чужой неприязнью. Колыхнулась занавесь с иеро "вита", Жизнь. Юный древодел беспомощно оглянулся на отца, Шон снова тихо выругался и жестом подозвал его.
— Потом вручим подарок… — буркнул, забирая трость. — Проводник его проводи, выполз, выползок болотный, всё настроение испохабил… Наум!.. — рявкнул.
Из-под навеса, где возились люди химического цеха, явился шустрый старичок.
— Чего тебе, Шогонар? — спросил, близоруко щурясь.
— Сегодня что деревянное ещё будем делать? — вопросил Шон.
— Нет, — ответствовал старичок. — Чтобы пропитка держалась, надо… короче, завтра, всё завтра.
— Ладно, тогда я пойду. Народ, сворачиваемся! Ты, ты и ты — мусор прибрать. Пока, Наум!
— Заходи на пиво, Шон.
Приглашение не улучшило настроение старшего мастера древодела.
— Подарок? — недоумённо пробормотал Гарий, глядя, как дядька Шон, ругаясь под нос и раздражённо размахивая палкой, шёл прочь.
— Легенду о дареном коне знаешь? — спросил Алек.
— Которому в зубы не смотрят?
— Что ты!.. — учитель усмехнулся невесело. — Кто вчера к Каленадарам ездил и звёздное небо рассматривал? Легенда о том, как Амар Атаму коня подарил, да с намёком — выметайся, мол, надоел… Вот и здесь так же… Бери палку, выздоравливай быстрее, и чтоб духу твоего здесь не было!..
Вот только идти-то ему некуда. Свои его не примут, мы — тоже…
— Но мы приняли тех, которые тогда же, у Двух Камней, — вспомнил Гарий. Один из этих, принятых, как раз сегодня помогал им с фургонами.
— Те — другое дело. Их, по сути, предал собственный народ…
— А этого — разве нет?
Алек подумал.
— Его не передавали нам специально. Просто стечение обстоятельств. Сломанная нога, суеверие соплеменников. Если бы Юлия не проходила мимо, он бы едва ли выжил.
— Если бы его соплеменникам пришла бы в их тупые головы мысль притащить его сюда нам на съедение, он бы заслуживал большего сочувствия?..
— Может быть. Но переданные были жертвами войны. Они заслуживают сочувствия. Этот же — просто представитель враждебного нам народа. И он явно участвовал в войне и, конечно, убивал, раз жив остался.
— Но переданные тоже участвовали…
— Нет. Воинов среди них раз, два и обчёлся. Руго, да Паль, да тот пацан-недоучка… Все вои знают, что Руго выступал против глупого похода беричей, но всё-таки сражался. И это только добавляет ему уважения в наших глазах.
А остальные… Верно, прихватили для ровного счёта тех, кто под руку попался.
Девчонку помнишь, Лидию? Замуж не пошла, вот в чём её вина. Паль? Виноват он, что таким родился? Если кто и виноват, то его мать — как раз за то, что пошла замуж, послушавшись старших, за человека, который был ей чуть ли не братом. А те брат и сестра? Сиротами остались в междоусобной резне. И у каждого такая история…
Гарий опустил веки, опасаясь, что учитель ненароком заглянет в его мысли и зная, что думает он сам. Зря завёл этот разговор, растравил рану неосторожным словом.
— Учитель Александр.
— Что?
— Вы пойдёте на поляну сегодня вечером?
Узел Судьбы. Выбор Гария Курта Конара
Я не слишком хорошо знал все эти истории о преданных своими же. Конечно, слышал краем уха, но не интересовался специально. Я знал их в лица и по именам, но для меня они не слишком отличались от невольников из беричей, захваченных в последние дни войны — разве что были вольными.
Города воличей отстраивались. Рабы постепенно возвращались в свои леса и болота. Кто-то оставался — в основном женщины и подростки.
А ещё оставались эти.
Пусть их свободу никто не ограничивал, они оставались здесь. Просто им некуда было идти.
Александр говорил с горечью. Чувствовалось, что он хорошо знает всех поименованных и принимал живое участие в их судьбе. Почему? Что ему за дело до этих преданных?
И тут я понял. Ведь и с ним и его друзьями всё было почти так, как с этими, переданными-преданными. Он — все они, пятеро Проклятых, — оказались примерно в такой же ситуации. Родные от них отреклись, отставили в сторонку, как ненужные вещи, лишь потому, что церковь так пожелала. Алека так и вовсе пытались убить.
А моя семья, попавшая под Акт Шод Тамнэ, повторив ту же судьбу?.. Мать, сёстры и братья, в чём они виноваты?..
И тогда я решил.
С несправедливостью мира спорить бесполезно. Судьба слепа.
Все эти разговоры и мысли о ремесле пришлись удивительно вовремя. Что за дело может быть нужнее и важнее, чем уменьшение горя на земле и торжество справедливости?
Но для того надо стать сильным.
Учитель Александр, вы пойдёте на поляну сегодня вечером?
Мона после торжественной пересадки дерева и не менее торжественного украшения ленточками прогулялась с Кнопкой до её цеха и полюбовалась возгонкой чего-то с кошмарным запахом. Потом они крутили и пропитывали фитили. Устроив проверку, сожгли несколько и взорвали баночку с горючей пропиткой. Невовремя появилась Хлоя, высказала падчерице своё неудовольствие и забрала её перебирать цеховые записи.