Перед наступлением
Шрифт:
Немецкая машина завизжала тормозами в десятке метров от моста. Но десять метров - это тоже расстояние. Его нужно преодолеть. Пока сделаешь десять шагов, даже и стремительных, враг успеет выхватить оружие...
Из машины выскочил высокий, стройный офицер с сухим, немолодым лицом.
"Майор!
– искрой мелькнула мысль в голове Кудрина.
– Майор инженерных войск!" Павел хорошо разбирался в знаках различия гитлеровской армии.
Майор, держась за кобуру с парабеллумом, нахмурив брови, что-то сердито спросил.
– Штанен!
– ляпнул нетерпеливый Лукашкин, запомнив, что в немецком звучании мост напоминает "штаны", и чуть было не погубил дело.
– Мины!
– твердо выговорил по-немецки Кудрин, приближаясь к майору. Партизаны положили мину.
– Мины?..
– переспросил майор, сделав шаг назад.
В этот миг из кювета метнулись к машине Стреха и Туркин. Гитлеровский майор выхватил парабеллум, но он тут же полетел куда-то в бурьян, выбитый ловким ударом приклада автомата. Еще секунда - и к месту схватки подоспели Кудрин и Лукашкин.
Кудрин кинулся к машине, но шофер успел включить заднюю скорость и дать полный газ. Машина рванулась назад. Кудрину ничего другого не оставалось, как полоснуть по ее лобовому стеклу из автомата. Машина сделала резкий кивок в сторону и завалилась в придорожную канаву.
Майор отбивался руками, ногами, визжал, кусался, не давая заткнуть кляпом рот и опутать себя. Но Стреха, Туркин и Лукашкин быстро управились с ним. А Кудрин тем временем осмотрел машину. Шофер-солдат наполовину вывалился из полуоткрытой дверцы и так лежал, застигнутый смертью. На заднем сиденье Павел обнаружил офицерскую кожаную сумку...
Еще минута - и группа разведчиков вместе с пленным бежала от дороги вдоль ручья к лесу. И вдруг в воздухе тоненько запела мина, вторая. Взрывы ухнули в стороне.
– Стой!
– скомандовал Павел.
Разведчики остановились, недоуменно глядя на командира. Мгновение Кудрин раздумывал:
"Раз стреляют - значит заметили..."
Кудрину было известно, что многие населенные пункты в Белоруссии, где находились немецкие гарнизоны, превращены в своего рода крепости. Не только подступы к ним прикрывались колючей проволокой и дзотами, а и непрерывно велось из них наблюдение. Возможно, наблюдатель в Выселках или Боровой услышал автоматную очередь, которую дал Кудрин по машине, и в бинокль рассмотрел свалку на дороге.
"...Значит, заметили...
– Кудрин представил себе, как сейчас торопливо усаживаются в машины гитлеровские солдаты. Через несколько минут они будут здесь.
– А если из Выселок бросят заслон по лесной дороге, тогда путь к отходу закрыт".
– За мной!
– снова скомандовал Павел и побежал в противоположную сторону, к мостку, который только что они оставили.
Гитлеровский майор, со скрученными назад руками, понял безвыходность своего положения и, поддерживаемый Стрехой и Туркиным, расторопной рысцой бежал вслед за Кудриным.
Разведчики по колено в воде протиснулись под мостком на другую сторону дороги и, укрываясь мелким кустарником, продолжали бежать. Ручей, поворачивавший к Боровой, остался позади. Перед ними расстилалась широкая заболоченная равнина, покрытая очеретником, осокой, ситнягом. И только кое-где виднелись облесенные островки. Было ясно, что под зеленью вокруг этих островков таятся непроходимые болота. Но у разведчиков другого пути не было. Сзади, за дорогой, продолжали ухать разрывы мин, а лес, который покинули разведчики утром, наполнился автоматными очередями. К мостку мчалась группа мотоциклистов.
Предположение Кудрина оправдалось: фашисты организовали погоню. И теперь самое главное - не выдать своего истинного пути отхода.
Они шли час, другой, медленно пробираясь вперед. Сумерки сгущались все больше. Дальше двигаться по топкому болоту стало невозможно - трудно разглядеть, где растет осока, пушица, а где - трава вперемежку с полевыми цветами. Сделаешь неверный шаг - и попадешь в трясину. Да и пленный майор окончательно выбился из сил. Он еле переставлял ноги.
Стреха время от времени озабоченно поглядывал на фашиста. В схватке на дороге гитлеровец потерял фуражку, и теперь над его лысой головой неотступно висела туча комаров. Пришлось развязать майору руки, чтобы он мог защищаться от насекомых. Но пленный и не пытался защищаться. Он весь обмяк, поник. Его обвисшие щеки посерели, точно за них налили свинца.
Кудрин облюбовал небольшой островок и здесь, среди молоденьких березок и осинок, - кто знает, как забравшихся в такое гиблое место, приказал остановиться на привал. Ему было ясно, что перейти линию фронта в назначенное время не удастся. Ночью по болоту не пойдешь, следовательно, ночь при этих обстоятельствах не союзница разведчиков...
Первым долгом нужно было защититься от комаров. Это обязанность Туркина. Он достал из сумки предусмотрительно захваченные с собой баночку с вазелином, пакетик с нафталином и в крышке от баночки расплавил над зажженной спичкой жир. Потом начал смешивать с ним порошок. Этой смесью каждый разведчик смазал руки, лицо, шею. Вначале немножко пощипывало кожу, зато ни один комар не осмеливался прикоснуться к ней. Пленный тоже воспользовался этой удивительной мазью, хотя не без опаски.
Наломали веток и положили их где посуше - среди отцветающего светло-розового кипрея и белеющего в сумерках, дурманящего своим запахом багульника. Начали готовиться к ужину. Конец напряжению. Можно отдохнуть, перекинуться словом. Стреха устроился на ночлег рядом с Лукашкиным.
Кудрин уселся в стороне и, подсвечивая электрическим фонариком, рассматривал документы, захваченные в машине. Пленный несколько раз услужливо пытался помочь в этом, но Туркин, первым заступивший на пост, указал майору место на куче хвороста под карликовой березкой и выразительным жестом дал понять: "Сиди - и ни с места".
4
Темнота над болотом стала непроглядной. Разведчики, утолив голод, молчали, наслаждались отдыхом. Молчал и Петр Стреха, хотя был подходящий случай поговорить. А поговорить он любил. Такой уж характер у Стрехи. Нравится человеку, когда его слушают. Но, наверное, крепко устал Петр. Ведь тяжелые сутки позади, не до разговоров.
Вдруг рядом заворочался Лукашкин и озабоченно проговорил:
– Как бы зубы не простудить в этой сырости.
– Зубы?
– ухватился за слово Петр Стреха.
– Не беспокойся, Миша. Я тебе такое про зубы расскажу, что они у тебя и после смерти болеть не будут.