Перед прочтением — сжечь!
Шрифт:
Впрочем, минут пять спустя после нашего прихода, когда Лёха сообщил ему, что мы готовы прямо сейчас выложить требуемую сумму за принадлежащее старику издательство, тот и сам подтвердил информацию о своей болезни, признавшись, что у него только что обнаружили рак желудка, и вся его дальнейшая жизнь теперь зависит от срочности проведения операции. Но за неё необходимо срочно выложить десять тысяч баксов, а у него все денежные средства оказались вложенными в начатое дело. Именно поэтому он и вынужден теперь решиться на то, чтобы практически за бесценок уступить нам проект всей своей жизни.
— Вы действительно можете заплатить мне деньги прямо сегодня? — обратился он ко мне.
— Можем, можем, вот они! — выхватил Лёха из портфеля целлофановый пакет с долларами.
— Ну,
В эту минуту распахнулась дверь номера, и на пороге появилась одна из крутившихся в холле гостиницы проституток.
— Привет, мальчики! Интимно отдохнуть не желаете? — игриво спросила она, а глаза аж прикипели к вываленному Лёхой на стол пакету с деньгами.
— Нет, нет, двигай отсюда! — вскочив с кресла, перегородил ей собой дорогу успевший было уже усесться Виталька — единственный среди нас троих женатик, точно огня, боящийся ревности своей молодой супруги.
— Да ладно, ладно, подумаешь! — не сумев обойти его широкую фигуру, фыркнула пухлыми губками шлюшка, неохотно отрывая свой взгляд от зеленеющих сквозь целлофан банкнот.
— Мы заняты, девочка, — с сожалением произнес Кацман. — Сегодня мы заняты. Так что оставь нас.
Ещё раз что-то недовольно фыркнув, девица нарочито медленно развернулась и, повиливая почти не прикрытыми мини-юбкой бёдрами, покинула номер.
— Заприте дверь, — со вздохом попросил Кацман Витальку. — И не надо быть такими грубыми. Надо слушаться зова своей плоти и давать ей как можно больше радости. Как можно больше…
Повздыхав ещё какое-то время о том, что не ему суждено вкусить успех этого заведомо беспроигрышного дела, которое принесёт нам не просто деньги, но откроет дорогу на Багамские и Канарские острова, сделает доступными самые сладостные наслаждения, включая ласки красивейших женщин мира (при этом старик так мечтательно закатил глаза и задергал кадыком, что я испугался, как бы он не захлебнулся слюной), господин Кацман, в конце концов, быстро, но в то же время очень тщательно пересчитал вынутые из целлофанового пакета доллары, написал на листке бумаги расписку в их получении и дал телефон юриста, сказав, что ему оставлена доверенность на оформление купчей, так что все остальные бумаги мы можем получить через него.
При этих словах я почувствовал откровенный мандраж и мысленно простился как с нашими небогатыми сбережениями, так и с самой идеей издания иллюстрированного Кинга в России, однако на следующий день у нас и в самом деле состоялась встреча с юристом, мы заплатили ещё кое-какие денежки в качестве государственной пошлины (для чего Витальке пришлось раскошелить — само собой, в долг, под наши будущие доходы — своего старшего брата Шурика, зарабатывающего транспортными услугами населению на стареньком, перекупленном им у какой-то торговой фирмы микроавтобусе «РАФ», ещё сохраняющем на своём кузове слегка поцарапанный рекламный слоган: «Не тормози — сникерсни», имеющий несколько двусмысленное прочтение в свете правил дорожного движения), и через несколько дней дело было завершено окончательно — документы оформлены и заверены гербовыми печатями, а деревянные ящики с маркировкой «Pandemonium» и несколько здоровенных рулонов бумаги перевезены с товарной станции, где они хранились, в арендованный у Лёхиного свояка подвал с решётками на окнах, где всё это пока что и было оставлено, суля каждому из нас близкое обогащение и что-то такое ещё, от чего у меня как-то нехорошо сжималось в груди сердце. Может быть, оно уже на каком-то мистическом уровне чуяло затаившуюся в нашей затее опасность, а может, это была просто такая реакция на известие о смерти Кацмана, которого, как стало вскоре известно, на следующий же после нашего к нему визита день нашли в своём номере со следами прикладывания раскалённого утюга к животу и ягодицам, отчего, по-видимому, у старика и остановилось сердце. Нас после этого пару раз вызывали в нашу районную прокуратуру, и следователь по особо важным делам Бахыт Кондомов по часу с лишним допрашивал каждого, прикидывая, нельзя ли изобразить дело так, что это мы же сами и вернулись на другой день, чтобы отобрать назад у старика уплаченные ему за издательство шесть тысяч пятьсот баксов. Но
— Надо обязательно позвать из церкви батюшку, отца Вениамина, чтоб он освятил наше предприятие, — смиряя шевелящиеся во мне мрачные предчувствия, предложил я. — Сейчас без этого не принято начинать ни одно дело.
— Но на это ж, наверное, тоже деньги нужны? — встрепенулся Лёха. — А в нашей казне на сегодняшний день и без того осталась одна пустота. Прям, как в романах Пелевина, — он был самым начитанным из нас троих, а потому любил ввернуть в разговоре какую-нибудь писательскую фамилию или цитату из нашумевшей книги.
— Ничего, для такого дела и одолжить не грех. А то, если удачи не будет, на фига тогда и всю эту канитель устраивать? — я повернулся за поддержкой к Витальке, но тот только крякнул в ответ что-то нечленораздельное и, взяв в руки небольшой ломик, пошёл вскрывать упаковку ближайшего из ящиков…
Но, так или иначе, а увеличивать сумму взятых нами в долг денег пришлось всё равно — нужно ведь было ехать в областной центр оформлять лицензию на издательскую деятельность, потом покупать картон, типографскую краску и целлофан (хорошо хоть старик успел приобрести бумагу, избавив нас ещё и от этих расходов!), а, кроме того, мы вынуждены были нанять на работу также нескольких человек, которые, не будь дураками, сразу же потребовали выдать им хотя бы небольшой аванс… Хочешь, не хочешь, а мы не могли не пойти им в этом навстречу. Куда нам было деваться? Из нас-то самих, скажем откровенно, печатники были куда как аховые — книги до этого мы только на прилавках магазинов и видели.
Так что я всё-таки оторвал из взятого нами кредита несколько сотенных бумажек и в первых числах июня, когда всё, наконец, кое-как устаканилось и было готово к запуску нашей типографской линии, сделал небольшой крюк на окраину города и, заглянув в церковь святого Михаила Архангела, спросил, нельзя ли мне позвать на минуточку отца Вениамина.
— Дак, а его, милый, нынче-то и нет в городе, — со вздохом сказала мне стоявшая за свечным ящиком женщина и тут же пояснила, что он отправился в свою ежегодную поездку по району — будет объезжать дальние хутора и посёлки и служить там требы. В глубинке ведь, разъяснила она, как раз больше всего и проживает больных да парализованных, да всяких неходячих стариков, которые целый год ждут к себе приезда батюшки, чтобы он или причастил их, или соборовал, или же хотя бы исповедовал в совершённых прегрешениях…
Ничего не поделаешь — пришлось мне написать отцу Вениамину записочку с просьбой об освящении нашего издательства и, вложив её вместе с деньгами в конверт, оставить до батюшкиного возвращения в город на свечном ящике.
Другим делом, на котором мне удалось настоять помимо отложенного пока что освящения издательства, было написание предисловия к собранию сочинений Кинга, которое я вознамерился заказать кому-нибудь из столичных критиков. Правда, если говорить совсем уж откровенно, то это была не столько моя собственная идея, сколько — Светкина, которая почему-то с самого начала чуть ли не в штыки встретила эту нашу затею с печатанием книг Стивена Кинга.
— …Да вы что! — чуть не подпрыгнула она, узнав, чем мы последнее время занимаемся. — Вам всё ещё мало нашествия бесовщины на Россию? Всех этих Хэллоуинов, Дракул, «Секретных материалов» и прочей мерзости?.. Я как-то прочитала сдуру несколько книжек этого Кинга, так до сих пор теперь не могу забыть один из его рассказов — это просто ужас! Там какой-то мужик, хирург по профессии, оказывается выброшенным после кораблекрушения на необитаемый остров, где нет даже травы, которую можно было бы жевать, чтобы не умереть от голода. И поэтому, чтоб продержаться до того момента, когда его отыщут спасатели, он отрезает от себя сначала ступню одной ноги, потом ступню другой, потом — голени, потом — выше, и так съедает эти части тела, пока от него не остаётся один только безногий обрубок. Ты представляешь — таким вот образом он съедает сам себя чуть ли не до пояса!..