Перед прочтением — сжечь!
Шрифт:
«Ну, надо же! — ещё мелькнула у меня тогда мысль. — Даже в этом — и то проявляется мистика! Чтобы подстраховаться от действия чертовщины, я приехал не куда-нибудь, а именно в дом, отмеченный номером 13. Что это, если не та же чертовщина?..»
Пройдя мимо красивейшего в Москве изразцового храма Николы в Хамовниках, в котором, как я слышал, было когда-то впервые оглашено решение Синода об отлучении графа Льва Николаевича Толстого от Церкви, я увидел на другой стороне проспекта трёхэтажное жёлтое здание с белыми колоннами и, перейдя по «зебре» проезжую часть, вошёл внутрь. К моему удивлению, никто на вахте даже не поинтересовался, к кому это я направляюсь, и поэтому, миновав небольшой холл с книжным прилавком, я пустился тыкаться во все двери писательской конторы самостоятельно, приготовив себя к тому, что в любую секунду могу нос к носу столкнуться с Евтушенко, Солженицыным, а то и самим Юрием Поляковым.
Но встретившиеся в коридоре лица были мне абсолютно незнакомы.
— Скажите,
— Кима? — продолжая раскладывать на длинном столе какие-то книги и рукописи, уточнила она. — Это из какой организации? Из Приморской?
— Да нет, — поправил я, — не Кима, а Кинга, Стивена Кинга. Это известный американский писатель, и нашему издательству нужно предисловие к его собранию. У вас кто-нибудь может его написать?
— Наш Союз — патриотический, он объединяет таких виднейших писателей России как Валентин Распутин, Василий Белов, Иван Сабило… Да и разве только их одних? У нас много хороших авторов — к примеру, Виктор Смирнов из Смоленска, Матвей Чойбонов из Бурятии или, скажем, Геннадий Попов из Орла… Но американцами мы не занимаемся, это не наша сфера. Хотя… сходите в газету «За день до литературы» к Дударенко — это в самый конец по этому же коридору, только в обратную сторону, а там повернуть налево. Он у нас пишет обо всех на свете, даже о Витухновской и Гульфикарове. Может быть, и для вашего издательства согласится…
— Спасибо, — поблагодарил я блондинку и, проследовав в другой конец коридора, повернул там в небольшой его аппендикс, постучал в полированную дверь с табличкой «Будимир Дударенко» и, открыв её, попал в малюсенький кабинет, в котором среди синих шкафов, набитых газетами и книгами, увидел сидящего за столом бледного коротко стриженного человека в очках, одетого в строгий чёрный костюм, из-под которого прямо-таки полыхала в глаза алая, как пионерский галстук советской эпохи (или же, как описанная Гоголем в «Сорочинской ярмарке» красная свитка), трикотажная жилетка.
— …Стивен Кинг — это литература второй свежести, — снисходительно улыбнулся он, услышав о моей просьбе. — Сегодня надо издавать книги Александра Проханова. Вы читали его романы «Красно-коричневый», «Чеченский блюз» или «Господин Гексоген»?
— Нет, — отрицательно покачал я головой. (По-правде сказать, я последнее время вообще почти ничего не читал. Раньше — да, я поглощал книги ничуть не меньше Лёхи, глотая их чуть ли не вагонами, так что мог бы, наверное, при необходимости даже соорудить какую-нибудь диссертацию по современной литературе, но после того, как Горбачёв начал, а Ельцин потом довершил демонтаж СССР и вообще всей социалистической системы, благодаря чему бывший советский народ в едином порыве, перескакивая через все завоеванные отцами нравственные ценности, устремился вперёд, требуя себе вместо светлого коммунистического будущего единственно хлеба и зрелищ, а точнее — колбасы и Киркорова, я понял, что литература никого и ничему не учит, никого и ничему. Зайдите в любую из ближайших к вашему дому библиотек — там имеются книги на все случаи жизни, писатели исследовали, проанализировали и вывели в художественных образах самые невероятные бездны человеческой психики, самые сложные коллизии общественных и личных отношений, самые парадоксальные варианты развития государства и общества, и… и никого это ничему не научило. Опять всё идёт по тем же самым виткам развития история, выводящая нас к уже пережитым ранее страной революциям, периодам феодальной раздробленности и экономическим кризисам. Опять каждый из нас, независимо от того, читал или не читал он Шекспира и Шолохова, наступает на те же самые грабли любовных драм, семейных трагедий и политических переворотов. Опять мы ведём себя так, будто и не знаем о существовании таких книг, как «Евангелие», «Капитанская дочка», «Бесы», «Доктор Живаго», «Тихий Дон», «Любовь Яровая», «Мастер и Маргарита», «Козлёнок в молоке» и тысячи других. Так зачем же я буду рвать себе душу чужими страстями, если жизнь на каждом шагу говорит мне, что это всего лишь пустая трата времени? Поэтому я и охладел к столь волновавшим меня прежде страницам, концентрирующим в себе опыт чужой любви или чужой борьбы. Поэтому я и освободил свою жизнь от литературных вымыслов. Когда я последний раз что-то читал? Даже и не припомню уже. Разве что забытый кем-нибудь в поезде журнальчик или, к примеру, газету, в которую была завернута принесенная накануне Лёхой или Виталькой бутылка. А чтобы специально залечь с книгой на диване, наказав, как бывало раньше, домашним, чтоб меня не тревожили — нет, такого я уже и не помню, последнее время мне было явно не до литературы…)
— В сегодняшнем читателе всё ощутимее чувствуется тоска по имперскому мышлению, а единственное, на что способен Кинг — это изображать страхи запуганного своими психопатическими комплексами индивидуума, — говорил мне тем временем Будимир Дударенко. — При всём его несомненном литературном таланте ему не дано показать трагедию человека на изломе исторических эпох, когда в результате политической подлости и тайных заговоров с арены жизни сходит целая общественно-экономическая формация — да ещё такая, как наш недавний социализм!
— Ну почему же? — оживился я, вытаскивая из сумки ещё не сброшюрованные страницы одной из как раз отпечатываемых нами в эти дни книжек, которую я захватил с собой, чтобы было, что дать рецензенту для написания его статьи, да немного почитал, лежа на полке в поезде, и сам. — Вот, я ещё заложил это место, словно предчувствуя, что оно мне понадобится… Тут в повести «Большие колёса» герои как раз вспоминают недавнее прошлое и рассуждают о том, как губительно сказываются на человеческой жизни всевозможные перемены и обновления. Послушайте минутку, это как будто и не об Америке, а о нас и нашей перестройке. Вот: «…Славные были денёчки, — пробормотал Боб. В глазах его стояли слёзы. — С тех пор с каждым днём всё становится только хуже и хуже. Ты замечал?..» «Ещё бы! — кивнул Роки. — Всё переделывается, перестраивается. Всё перегадили, сукины дети! Но ничего… Держи хвост пистолетом, дружище…» Не правда ли, знакомые интонации? Мне кажется, это очень точно проецируется на те разговоры, что ведутся сегодня во всех концах России по поводу профуканного нами социализма.
— Не спорю, не спорю, в этом действительно можно услышать нечто созвучное и нашим проблемам, — согласился критик. — Но Проханов всё-таки многократно сильнее, почитайте как-нибудь его «Красно-коричневого». Или же, к примеру, прозу Владимира Личутина — его романы «Раскол» и «Миледи Ротман», особенно последний… Хорош также Лёня Бородин с романом «Трики, или хроника злобы дней». Ну, а Стивен Кинг — это так, развлекаловка. Лучше уж издавать нашего молодого Сергея Сумбурцева, в прозе которого не меньше ужасов, чем в романах Кинга, но зато хоть угадываются черты современной России…
Поговорив таким образом с обладателем красной жилетки, я ещё минут сорок потыкался в разные писательские кабинеты, но предложение написать предисловие к многотомнику американского короля ужасов никого не заинтересовало. Мне, правда, посоветовали обратиться в расположенный где-то на другом краю Москвы Союз российских писателей, в котором якобы как раз и состоят симпатизирующие западным образцам литературы писатели, пребывающие без ума от таких сочинителей как Кинг, но у меня почему-то окончательно перегорело желание заказывать какие бы то ни было предисловия. А потому, сжевав по пути к метро «Парк культуры» восьмирублёвую булочку с курагой, я окинул прощальным взором шумящий за бесчисленными рекламными щитами («Пришли пять крышек от банок „Нескафе“ и выиграй знаменитую красную кружку») главный город России, затем вернулся на вокзал, взял билет на ближайший обратный поезд, и на следующий день уже был в своём родном Красногвардейске.
«Ладно, — подумал я, вышагивая в сторону подвала, где уже стрекотала, тиражируя кинговские кошмары, наша издательская линия. — В конце концов, у нас ведь есть и свои местные литературные авторитеты, и если понадобится, они наверняка смогут написать о Кинге не хуже московских…»
И надо заметить, я оказался весьма недалёк от истины.
Глава 2
МОЛОДЫЕ ГЕНИИ ОТЧИЗНЫ
Красногвардейск — городок небольшой и, несмотря на статус райцентра и стотысячное население, в которое входят также жители расположенного неподалёку посёлка шахты № 3–3 бис, только на бумаге кажется настоящим городом, тогда как на деле — это обычная провинциальная дыра, уже сам факт рождения в которой неоспоримо говорит о том, что если не ты сам, то, значит, твои родители (а, может, и кто-то из ещё более далёких предков) чем-то очень и очень не угодили однажды Создателю, который вынужден был перешагнуть через Своё милосердие и изолировать ваш род границами этого города. Хотя, конечно, наши места тоже не были обойдены Большой Историей, о чём сохранились достаточно красноречивые свидетельства. Во-первых, это рассказ о том, как в конце сентября 1913 года, в бытность Красногвардейска ещё уездным городом Тиходольском, здесь, в 217-м номере ещё не надстроенной тогда до девятиэтажного уровня гостиницы «Высотная» (носившей в те времена название «Проезжая»), останавливалась на одну ночь, возвращаясь из своей очередной (и как оказалось, последней) поездки в Баден-Баден, известная в конце позапрошлого века танцовщица Мариинского театра (а в те дни уже просто богатая взбалмошная старуха) Альбина Кшисовская, являвшаяся, по слухам, давней любовницей предводителя местного дворянства (и заядлого картёжника) Ираклия Теймуразовича Ипполитова, которая на следующее после своего приезда утро была обнаружена горничной второго этажа утонувшей (или же — утопленной) в ванне с уже остывшей до комнатной температуры водой. При этом в номере не удалось отыскать ни единого рубля ассигнациями и ни одного самого тоненького колечка из числа знаменитых украшений бывшей петербургской примадонны — то ли она промотала все свои ценности по заграницам, из-за чего теперь и наложила на себя руки, а то ли её попросту ограбили, окунув с головой в ванну и затем забрав из номера все деньги и украшения.