Перед вратами жизни. В советском лагере для военнопленных. 1944—1947
Шрифт:
После того как Герман отсидел четырнадцать дней в карцере, в пятидесяти метрах от лагеря нашли тело медсестры Зины.
Шауте сразу пришел ко мне и рассказал, как это произошло. Пожарные должны были осмотреть все водоемы. Можно сказать, что совершенно случайно они обнаружили труп в одной из канав за лагерем. В конце Борисов сам возглавил поиски. Он заявил, что Зина якобы повесилась. А потом, видимо, звери оттащили труп в канаву.
Зину было почти невозможно опознать.
Борисов забрал тело Зины к себе в отдел.
Когда
Герман совершенно ни о чем не подозревал, когда Борисов сорвал с носилок одеяло:
— Видишь, что ты натворил!
Герман расплакался.
Для Борисова это было однозначное доказательство вины Германа.
Но Борисов не оставил дело медсестры Зины и военнопленного Германа. Он приказал провести вскрытие трупа:
— Я хочу знать, когда именно обрюхатили эту проститутку!
Капитан медицинской службы, врач-морфинист, отрицательно покачал головой.
Тогда Борисов сам подсел к столу, покрытому клеенкой.
— Как, она еще девственница?!
Борисов пришел в бешенство.
Он сам схватил зеркало и лампу.
— Ничего! — орал он. — Ты хотела к немцам, вот теперь ты к ним и попадешь!
Тело медсестры Зины бросили в общую могилу для военнопленных, которую только что вырыли в Осташкове. Вот так они и лежали рядышком, умершие от голода и оскорбленные. Нагие, какими они и предстанут когда-нибудь перед троном Всевышнего.
Глава 21
В мае 1945 года произошло довольно много разных событий.
То, что Курту и мне 1 мая действительно разрешили переехать из рабочего барака в первый барак и выдали по ватному тюфяку, не произвело на нас особого впечатления. Давно уж было пора сделать это.
Само собой разумеется, было очень приятно, когда я в первый раз смог раскинуться на чистом и мягком ватном тюфяке. Я устроился рядом с Вилли, который уже снова планировал новое культурное мероприятие. С ним я говорил в основном о довоенной жизни. Ему, как продавцу мороженого в Берлине, тоже жилось нелегко.
Курт лег рядом с Мартином, который даже на нарах часто работал над докладом о Фаусте. Мартин считал, что и такое культурное мероприятие пойдет пленным на пользу.
Для меня лично самым значительным событием мая 1945 года оказалось знакомство с приятелем Шауте, у которого совершенно случайно оказалось две пары очков.
Меня охватило страшное волнение, когда очки подошли мне.
— Что ты хочешь за них получить?
— Да мне без разницы! — сказал приятель Шауте. Он совсем недавно прибыл в наш лагерь и, видимо, подумал, что для него будет совсем неплохо, если он подарит активисту такой ценный подарок, как очки.
— Нет-нет! Об этом не может быть и речи! — возразил я.
Тем не менее вышло так, что очки достались мне даром, так как Фридель Каубиш захотел получить мои, более слабые очки. Он дал мне за них горсть
И вот я стою в ясный солнечный день рядом с пожарным сараем и впервые за последние пятнадцать месяцев могу все четко видеть. Как на панораме между двумя сторожевыми вышками нашего лагеря раскинулся город Осташков со своими колокольнями и куполами. Это потрясающе. Видна сохранившаяся во время бомбежек высокая колокольня церкви на центральной площади с крышей в стиле барокко и часами.
Левее среди пышной зелени виднеются пять куполов в форме луковиц.
А за ними монастырь, словно средневековая крепость (русские монастыри и были крепостями — в условиях постоянных вражеских вторжений. — Ред.) из кровавокрасного обожженного кирпича. Осташков, старинное место паломничества, залит ярким солнечным светом. Весенний ветер колышет кроны деревьев. Настоящая симфония патины и белого цвета.
— Там дальше впереди светлое здание, что это такое? — спрашиваю я.
— Это тюрьма.
— Ах вот как! — удивляюсь я. Такое импозантное здание. — А еще дальше, перед польским лагерем, дом казарменного типа, видимо, там живут Ларсены?
Шауте радуется, наблюдая за мной. Ему тоже приятно, что я теперь все вижу в своих новых очках. Он помог мне получить их и теперь все подробно объясняет.
— А большая машина на торфоразработках? — интересуюсь я.
— Ее сейчас переналаживают. Скоро начинается новый сезон.
Мне также очень понравилось, когда нам, нескольким активистам, разрешили пойти без конвоя в главный лагерь.
Курт тоже идет с нами. Мы поочередно осторожно оглядываемся, чтобы проверить, не идет ли кто-нибудь за нами.
— Жаль, что Мартину не разрешили пойти вместе с нами! — восклицаю я. Мартину запрещено ходить без конвоя по прекрасной советской земле. Ведь в его личном деле сохранилась справка «буржуазный элемент» или что-то в этом роде.
Курт и я предлагаем остальным:
— Давайте сделаем короткий привал!
Мы находимся позади торфоразработок у зарослей ольхи. Кругом так много красивых быстровянущих цветов, что их можно было бы косить косой.
Мы ложимся животами на землю.
Чудесно пригревает солнце.
Позже мы видим в траве крупного ужа.
Вообще-то нам надо было пойти в главный лагерь только потому, что там находился центральный вещевой склад. Ларсен тоже присутствовал при этом. Так что задыхающемуся от ярости русскому заведующему складом пришлось все-таки выдать нам кое-что из одежды.
Я получил новенькую шинель немецкого полицейского. У нее на подкладке сохранился даже ярлык венской пошивочной мастерской. Но я предпочел уступить эту шинель Курту. Она показалась мне слишком броской. Такая маркая модная зеленая ткань и серебристые пуговицы!