Перед закрытой дверью
Шрифт:
— Анни, опять этот старый хряк за свое, надо как-то вмешаться.
Анна отвечает:
— Что мы тут можем сделать? Плюнь на предков, нужно о самих себе позаботиться.
— Ведь он же ее укокошит.
— Ну и пусть, одним меньше станет, а второй тут же в тюрьму сядет, где наверняка сдохнет в одиночестве. Тогда бы мы наконец-то освободились.
— Да у него же там пистолет.
— Ну и что? Он ведь жуткий трус.
И мать, не получив от своих детей защиты, покрытая синяками и источенная червями, как всегда, торопится в кухню, чтобы приготовить завтрак посытнее, потому что воскресенье. Анни собирается сегодня подольше поупражняться на фортепиано, а потом пойти погулять с Хансом, а вот Райнеру предстоит везти отца в Цветтль, куда того вдруг потянуло, чтобы развеяться и успокоить нервы. Он предпримет попытку изменить своей жене, которая не увенчается успехом, однако в любом случае дело стоит того, чтобы надеть ради него свежую сорочку. Всегда он таким франтом разрядится, как на картинке, папа-то наш. Он найдет себе женщину помоложе, чем мама, которая намного моложе его; для этого он даже освоил элегантный и чистый немецкий выговор, что привлекает внимание и вызывает интерес.
— Давай поторапливайся, пошли живей, а то нынче вообще с места не сдвинемся, мне же ужасно не терпится попасть в Вальдфиртель. Ты машину поведешь, парень, ты ведь мой сын, а так ведь, кроме тебя, у меня всего-навсего дочка.
А еще папа разрешит вечерком поиграть с ним в шахматы, чего он Анне не разрешает ввиду отсутствия у нее логического мышления. Как жаль, что придется оставить на время философские книги Канта, Гегеля и Сартра: коли уж папочке приспичило ехать в Вальдфиртель, то это неизбежно.
— Если я вернусь и снова застану тебя в постели с тем самым лавочником, тебе конец. Сегодня я не кричу об этом во весь голос, как раньше, ибо ты, Гретель, уже неоднократно игнорировала мои предостережения, о нет, сегодня я объявляю это хладнокровно и с присущей мне решительной жесткостью, я убью тебя из моего «штейера» и буду абсолютно прав.
— Христос с тобой, Отти, нет же, нет, я ведь его и не знаю вовсе, он хороший семьянин, в лавку к нему захожу, только когда что-нибудь в дом купить нужно, да и тогда тороплюсь, слова лишнего с ним не скажу.
— Знаю я, как ты торопишься, — всегда чистые трусы надеваешь, перед тем как в лавку идти, вот тут-то я тебя и раскусил.
— Я для чистоты, чтобы не пахло, когда на люди выходишь, только и всего, Отти. У меня ведь, правда, никого другого нет, кроме тебя и детей, которым я хочу дать достойное гимназическое образование, потому что сама родом из уважаемой учительской семьи.
Анну трясет от отвращения, и она направляется к фортепьяно, чтобы найти забвение в царстве звуков, каковое она и находит, потому что, музицируя, необходимо полностью сосредоточиться на музыке. Отец ворчит: «Что за мерзкие звуки…» Анни — любимица матери, потому что тоже чувствует все по-женски, и та, проходя мимо, ласково похлопывает ее ладонью по спине, чем доводит дочь до белого каления.
Отец и сын, один скучая, другой натужась, усаживаются в легковой автомобиль, в котором всего четыре места (но сегодня заняты только два), и едут по северной магистрали, удаляясь от дома и приближаясь к живописной природе и к стоящему посреди ее великолепия загородному ресторану, где есть возможность познакомиться с дамами, которые располагаются там сперва в одиночестве, а потом частенько уходят из него в компании. По обеим сторонам шоссе высятся поросшие лесом пологие вершины и горные луга, вжимаются в низины искусственные водохранилища, что характерно для этой местности, чуть в отдалении граничащей с Чехословакией, здесь уже ощущается суровый ветер соседского коммунизма. Воздух становится холоднее, потому что к северу направляемся. В эти места весна еще не совсем добралась. Пахнет еловой хвоей, как от аэрозоля, который продают в магазине, домишки становятся скуднее, беднее, дворы в запустении, как и полагается для находящейся в бедственном положении области. Птицы предостерегающе кричат, нужно быть внимательным на дороге, чтобы не попасть в аварию, олени появляются на горизонте, но тут же с испугом и отвращением исчезают в исконной своей природе, потому что автомобили чадят выхлопными газами, и это не замедлит обернуться большой бедой, если они и дальше будут размножаться с такой скоростью. Пока еще автомобилем обзавелся далеко не каждый.
— Жалко, что приходится мириться со всеми этими машинами, ведь природа сама по себе радует своей чистотой, — весело говорит отец, как будто он только что не грозился кого-то убить.
Сейчас он просто ноль без палочки и полностью во власти своего крутящего баранку сына.
— Ты ведь мой мальчуган, второго она, моя Гретель, так и не смогла смастрячить. А еще эти мужики твою мать все время на порнографию снимают, я тебе при случае карточки покажу, самое грязное свинство, какое ты только в своей жизни видел. Если бы эта похабщина не была сделана чужими мужиками, я бы сказал, что некоторые снимки получились не так уж и нехудожественно, но похотливые и развратные намерения их, к сожалению, сводят на нет все эстетическое воздействие. Тьфу, гадость какая.
Сын играет желваками и молчит, бессмысленно защищать маму, потому что тогда папуля примется нападать на нее еще сильнее, взбесится совсем. А так — сам по себе отойдет. Костяшки Райнеровых пальцев белыми пятнами выделяются на руле, как будто еще чуть-чуть — и прорвут кожу. Тут может помочь только одно — думать о Софи, которую он сегодня не сможет увидеть из-за папочки и его охоты постранствовать. Будем надеяться, она не станет смотреть ни на кого другого. Им так хотелось поговорить о Камю, об «Абсурдном рассужднии», а теперь им поговорить вообще не удастся, потому что Вальдфиртель тянет и манит, соблазняет и вопрошает: Откуда ты? Городской? Тогда тебе сюда, в самую точку, у нас тут все деревенское.
Отца злит молчание сына, и он высказывает подозрение в кровосмешении:
— Ты уж, поди, тоже перепихнулся с мамочкой, пока меня дома не было, когда я горбатил на вас, надрывался?
Одинокие деревеньки возникают у шоссе и разочарованно пропадают сразу же после того, как авто проносится мимо, к сожалению, ими пренебрегли, в них никто не остановился пообедать, для этого выберут другую деревню. Цветтль не слишком отличается от других мест, хотя он побольше и располагается на берегу искусственного водоема. Наконец-то он показывается впереди и производит приятное впечатление, ему не привыкать, частенько он в этом упражнялся, здесь есть даже монастырь, осматривать который отец и сын не собираются: требовать такого от инвалида войны было бы слишком. В воскресенье городская жизнь стихает, и в Цветтле царит уютная безмятежность. Отец и сын съедают по славному шницелю с салатом из огурцов и выпивают по кружке пива. Они уютно сидят в старом трактире, сохранившем все обаяние сельской простоты. Отец уже вовсю подмигивает ядреной брюнетке не старше двадцати пяти лет, одиноко восседающей за соседним столиком, что же так — в полном одиночестве, такая симпатичная девушка, а скучает, и отец заказывает для нее порцию шоколадного торта, да взбитых сливок, пожалуйста, побольше и бокал вина впридачу. А потом еще и кофейку. Девица визгливо хихикает.
— Ну что, красавица, как бы нам познакомиться поближе, все лучше, чем сироткой сидеть! Не смотри, что инвалид, я еще хоть куда, и в скачках толк знаю, не смотри, что на одной-то ноге.
— Хи-хи-хи, гы-гы-гы.
Она пересаживается за их стол, поближе к папе, который угощает ее «Поцелуем любви» — яичным ликером с малиновым сиропом и взбитыми сливками. Это жутко дорого и на вкус противно. Вот сколько папуля на нее уже потратил. Сына вот-вот наизнанку вывернет. Отец разрушает толстухе ее высокую прическу, обе руки погружая в это птичье гнездо.
— А позвольте осмелиться, хо-хо-хо.
— Позволяю, командир, хи-хи-хи.
Девица инспектирует сына с головы до ног, тот похож на господина студиозуса. Сын остановившимся взглядом инспектирует пестрый рисунок оконной занавески из искусственного материала. Инвалид производит смотр тому, что скрывается под юбкой с передничком и лишь его одного и ждало все эти годы. Его рука подтягивается вверх, к покрытым мраком высотам, тогда как сын воспаряет к высотам лучезарным, где он слагает стихотворение: