Перед заморозками
Шрифт:
АВ: Каждый распоряжается своими деньгами, как считает нужным.
KB: Ты ведь учишься на врача?
АВ: Да.
KB: И как?
АВ: Что — как?
KB: Как идет учеба?
АВ: По-разному.
Тут отец резко переменил тактику. Не то чтобы дружелюбия поубавилось, но в нем появилась какая-то решимость. Он перегнулся через стол к Анне.
KB: Биргитта Медберг была убита в лесу у Раннесхольма. Убийство отличалось особым зверством. Кто-то отрубил ей голову и руки. Кто бы мог такое сделать, ты, случайно, не знаешь?
АВ: Нет.
Анна ответила совершенно спокойно. Слишком спокойно. Настолько спокойным человек
KB: Может быть, у тебя есть какие-то соображения, почему убийца это сделал?
АВ: Нет.
И тут отец внезапно закончил беседу. После ее ответа руки его упали на стол.
KB: Это все. Спасибо, что пришла. Ты оказала нам большую помощь.
АВ: Чем я могла помочь? По-моему, я ничем не помогла.
KB: He скажи. В любом случае спасибо. Может быть, придется еще раз тебя побеспокоить.
Он проводил их до выхода. Линда заметила, что Анна очень напряжена. Ей показалось, что она боится, что сболтнула лишнего. В тот момент Линда посмотрела на отца — тот, очевидно, продолжал беседу, только теперь мысленно.
Линда отодвинула блокнот и потянулась. Потом набрала номер отцовского мобильника.
— Мне сейчас некогда. Надеюсь, ты кое-чему научилась.
— Еще как! Но мне показалось, что она иногда врала.
— Мы можем исходить из того, что она не говорила всей правды. Вопрос только — почему? И знаешь, что я думаю?
— Нет.
— Я думаю, что ее отец и в самом деле вернулся. Но об этом поговорим вечером.
Курт Валландер пришел домой в начале восьмого. Линда приготовила ужин. Не успел он сесть за стол и начать излагать свои соображения по поводу возвращения отца Анны, как зазвонил телефон. Когда он повесил трубку, Линда поняла, что случилось что-то серьезное.
36
Они договорились встретиться на стоянке между Мальмё и Истадом. Когда-то, еще в школе, Эрик Вестин читал стихи, из которых ему запомнились только два слова: переодетый Бог. Эти слова навсегда отпечатались в его сознании, и как-то раз, уже в конце своего пребывания в Кливленде, когда он начал по-настоящему понимать свое предназначение, он снова вспомнил эти два слова, и решил — да, это ключ ко всему. Они были избранными, они были богами, вынужденными переодеваться в людей. Он неустанно внушал тем, кого избрал своим воинством: «В этой священной войне все мы — орудия Бога. Но мы должны наряжаться людьми». По этой же причине он выбрал для встречи самую обычную придорожную автостоянку. И стоянка может стать храмом для тех, кто хочет видеть этот храм. Поднимающиеся от земли потоки теплого сентябрьского воздуха были колоннами, и на них опирался свод этой невидимой, но поистине великой церкви.
Они должны были встретиться в три часа дня. Они должны одеться совершенно обычно — туристы, поляки, приехавшие за покупками, одни или в группах. Они должны были появляться из разных мест, в разное время и получить последние инструкции. Рядом с ним все время должен находиться Тургейр Лангоос.
Последние недели он жил в кемпинге под Хёёром, съехав с квартиры, которую прежде снимал в Хельсингборге. Подержанный кемпер он купил в Сведале, довольно дешево, и отбуксировал его на своем потрепанном «вольво». Если не брать в расчет редкие встречи с Тургейром, он проводил почти все время в своем прицепе, молясь и приуготовляясь к Главному Делу. Каждое утро он подходил к маленькому зеркальцу для бритья, висевшему на стене, и спрашивал себя: не глаза ли сумасшедшего глядят на него из зеркала? Никто не может стать пророком, если смирение не входит в список его духовных добродетелей. Быть сильным — значит предъявлять самые строгие требования к себе. Задавать себе самые трудные вопросы. Несмотря на то что он ни разу не усомнился в своем великом предназначении, данном ему Господом, он каждый раз хотел убедиться, что не обманут своею собственной гордыней. Но глаза, смотревшие на него из зеркала, говорили только о том, что он знал и сам: избранник и вождь. Это его предназначение. Ничего безумного в этом нет, он просто правильно толкует Библию. Христианство погрязло в болоте ереси и извращений, и Создатель настолько устал от этого, что только и ждал, что кто-то придет и поймет и станет его орудием, предназначенным раз и навсегда изменить порочный ход событий.
Эрик Вестин сидел в своем автоприцепе и размышлял. Бог рассуждает очень логично. Великий математик за пределами человеческого понимания; и его премудрости вовеки будут осенять всех и каждого. «Есть только один Бог, — начинал он каждое утро свою молитву, — есть только один Бог и его единственный сын, которого мы позволили распять на кресте. Этот крест и есть наша единственная надежда. Простой деревянный крест, не из золота, не из мрамора. Истина — в бедности и простоте. Пустота в наших душах может заполниться только святым духом, и никогда — материальными приобретениями и драгоценностями, как бы они ни прельщали нас своим соблазнительным блеском».
Последние недели он выжидал, собираясь с силами. Это были недели предельной сосредоточенности. Каждый день он вел долгие беседы с Богом и получал подтверждение, что время, чтобы вернуться, он выбрал правильно. Люди, когда-то оставленные им, его еще не забыли. Они не забыли, и они понимают, почему он исчез и почему он вернулся. Когда все наконец будет кончено, он удалится от мира и займется тем, с чего начал, — будет делать сандалии. Рядом с ним будет его дочь — о большем нельзя и мечтать.
Все это время он много думал о Джиме Джонсе. Человеке, обманувшем его, лжепророке, падшем ангеле. При мысли о времени, проведенном с Джимом, когда он был членом его общины, его все еще охватывала ярость, смешанная с отчаянием. Он вспоминал их исход в джунгли Гайаны, первые годы, чистое, ничем не замутненное счастье — и потом эта чудовищная измена, приведшая к гибели всех. В его мыслях и молитвах всегда находилось место для тех, кто погиб тогда в джунглях. Когда-нибудь они окончательно освободятся от зла, содеянного Джимом Джонсом, и обретут свое место в вышних, где их ждет Господь и райские кущи.
Кемпинг располагался на берегу. Каждый вечер он отправлялся на прогулку и обходил все озеро. Пахло лесом, влажным мохом. Иногда он видел лебедей — они медленно плыли к противоположному берегу. Жертвоприношения во имя жизни, подумал он. Никто не знает, что предназначено нам самим — жить или умереть. Он восстановил обычаи того далекого времени, когда христианство только зарождалось. Жизнь и смерть всегда идут рука об руку. Бог мудр и логичен. Убить, чтобы возродить жизнь — это очень важная часть пути к блаженству, к тому благословенному времени, когда исчезнет пугающая пустота в человеческой душе.