Передача лампы
Шрифт:
Но теперь у тебя нет никакой надежды на завтра. С тобой только сегодня — и это хорошо, что ты ждешь сам не зная чего. Если ты ждешь чего-то сознательно, то это желание, значит, ум играет с тобой. Если ты просто ждешь, значит, ты подошел к концу пути. Некуда идти; что ты можешь делать, кроме как ждать? Но ждать чего?
Если ты можешь ответить: «Я жду того или этого», ты упустишь просветление. Значит, твое ожидание не чистое. Это не просто ожидание. Если ты уверен в том, что это чистое ожидание, которое ни на что не направлено, ни на один из объектов, то это та самая ситуация, в которой
Ты, не осознавая того, находишься в прекрасном состоянии, потому что чистое ожидание и грусть… человек не находит в этом ничего прекрасного. Только пробужденные способны увидеть в этом красоту. Это та ситуация, в которой в качестве побочного эффекта ты пробуждаешься. Иначе жизнь так и остается духовным сном. Все желания и притязания не что иное, как грезы во сне.
У Чжуан-цзы, одного из самых парадоксальных, но и самых сильных мистиков, есть замечательная притча. Однажды утром он проснулся очень грустным. Ученики спросили его, что случилось. Он ответил: «Кое-что произошло, но я не думаю, что кто-нибудь из вас сможет мне помочь — но все же я расскажу вам; вы можете попробовать.
Ночью мне приснился сон, что я стал бабочкой». Все рассмеялись и сказали: «Не беспокойся. Это был лишь сон».
Чжуан-цзы сказал: «Сначала дослушайте до конца, это только половина. Сейчас я проснулся и хочу знать: может, это бабочка заснула и видит сон, что она Чжуан-цзы. Проблема в том, что я не знаю, я Чжуан-цзы, которому приснилось, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы».
Все застыли в молчании. Логика подсказывала, что выхода нет. Первый ученик Чжуан-цзы, Ли-цзы, отсутствовал. Когда он пришел, все сидели в печали, и мастер сидел в печали. Он узнал у одного из учеников: «В чем дело? Что случилось?» Ученик рассказал ему все по порядку. Ли-цзы сказал: «Не волнуйтесь, я помогу ему».
Он подошел к Чжуан-цзы и выплеснул ему в глаза целое ведро холодной воды. И Чжуан-цзы сказал: «Совершенно верно, вот ответ. Но если бы тебя здесь не было… сегодня я потерялся. Теперь я знаю, что я Чжуан-цзы; не нужно приносить еще одно ведро, вода слишком холодная».
Ли-цзы сказал: «Когда меня нет, ты не должен ничего такого делать. Эти люди не понимают тебя. Они все растерялись, они все опечалились, потому что их мастер в печали, а все, что нужно, — это холодная вода, чтобы ты проснулся, кем бы ты ни был — бабочкой или Чжуан-цзы, неважно — очнись! От чего угодно: или от жизни бабочки, или от жизни Чжуан-цзы. Все, что нужно, — это очнуться! Кого заботит, кто ты? Нас заботит… твое бодрствование — вот что нас волнует».
Печаль, глубокая неудовлетворенность обычно не кажутся чем-то выдающимся, чем можно гордиться, но я говорю тебе, что этим можно гордиться. Оставайся в своей печали. Не пытайся сделать ее чем-то другим. Оставайся в своем ожидании — не пытайся предоставить ему объект.
Чистое ожидание притягивает предельное переживание, которое мы называем просветлением. Человек не должен идти к просветлению, как к цели.
Просветление приходит, когда ты становишься зрелым, это та зрелость, которая необходима.
На Западе это происходит со многими людьми, но они не знают этого, потому
Возможно, они могут стать религиозными, могут начать поиски Бога; но помните: все, кто ожидает Бога, на самом деле ожидают Годо.
Я думал, что Годо должно быть немецким словом — оно звучит по-немецки. Оно бьет, как немецкое слово. Я думал, что оно должно быть немецким словом, означающим «Бог», и именно такой была основная идея пьесы «В ожидании Годо». Никто не видел Годо, никто не знает его. Двое ждут, но ждать непонятно чего — самая сложная вещь в мире.
Они все это выдумали сами… и помогали друг другу. Один говорит другому: «Я думаю, он уже на подходе».
Второй отвечает: «Я тоже так думаю. Уже поздно». И никто из них не знает, о ком они говорят, но никто не хочет спросить: «О ком ты говоришь?» — потому что оба боятся, что если поднять вопрос, то обнажится их ущербность — есть только ожидание, но ожидать некого, поэтому очень грустно.
Поэтому так лучше. И они продолжают разговаривать…
«Это неправильно, это невежливо — пообещать, а потом не прийти».
И, наконец, один из них встает и говорит: «Мне надоело это ожидание. Я пойду его искать — где он? Что мешает ему прийти?»
Другой говорит: «Куда ты идешь, оставляешь меня одного? Я иду с тобой».
Диалог начинается ни с чего, но оба увлечены им.
Поэтому я подумал, что это может быть только Бог. Я спросил моего саньясина из Германии, самого опытного саньясина из Германии, Харидаса: «Годо (Godot) — это по-немецки Бог?»
Он ответил: «Нет! По-немецки Бог — „Gott“».
Я сказал: «Еще лучше — „уже достиг“ (достигать — «get», «got»)! Вопрос ожидания не стоит. С Годо существует возможность ожидания. Бог — это далекая цель, но Gott…?» Только немцы его достигли. Ни у кого другого не хватит смелости это сказать.
Некоторые станут религиозными и начнут ожидать Gott(а). Некоторые начнут философствовать, что жизнь бессмысленна, что жизнь не что иное, как мука, что это тошнота. Прелесть в том, что Жан-Поль Сартр, который постоянно говорил: «Жизнь бессмысленна, она лишь тоска, мука, тошнота», — он и книгу написал, которая называется «Тошнота», — прожил долгую жизнь. Зачем продолжать жить, если жизнь — всего лишь тошнота, зачем писать об этом книгу? Если она бессмысленна, зачем спорить об этом? Получать за это Нобелевскую премию?
Это напомнило мне Зенона, одного греческого философа, очень тонкого логика. Он оставил после себя загадки, которые так и не разгадали за две тысячи лет. И я не думаю, что есть какой-либо способ разгадать их. У этого человека был такой потрясающий склад ума, он смотрел на все под таким углом зрения, что находил загадки везде.
Он за две тысячи лет до Жана-Поля Сартра провозглашал, что жизнь бессмысленна, но он был более последователен. Он заявил: «Самоубийство — единственный логический финал».