Передаю цель...
Шрифт:
От внимания капитана не ускользнуло, что Климанов казался удивленным; его, нарушителя дисциплины, встречали начальник заставы и старшина.
В этом был еще один тонкий расчет капитана: на новом месте у солдата должна начаться новая жизнь и от того, как его здесь примут с первых шагов, во многом будет зависеть его собственное отношение к себе, к своему поведению.
Климанов так же официально представился и старшине Шауро.
— Здравствуйте, товарищ Климанов, — спокойно ответил старшина и протянул руку.
Старшина Шауро принял с корабля почту, пограничники
Исподволь наблюдая за Климановым, капитан Приемышев проверял, какое впечатление складывается у него от нового места службы, состоявшего, как шутили солдаты, из трех основных частей: неба, воды и камней.
Климанов шел рядом со старшиной, казалось, безучастный к тому, что видел, хотя, как заметил капитан, с некоторым любопытством посматривал по сторонам. Перепрыгивая с валуна на валун, он покачнулся, едва не потерял равновесие, словно оправдываясь, сказал;
— После моря и на суше, как на волне качает…
— Это точно, — подтвердил старшина. — Скажи спасибо, что вусмерть не укачало.
— Болтанка, в общем, была, — подтвердил Климанов.
Разговор сам собой угас.
Как почувствовал капитан, вновь прибывший солдат был не из разговорчивых.
Из-за скалы, нависавшей над тропой, усеянной крупной галькой, показалось бревенчатое строение заставы, внешне неказистое, но прочное.
— Вот и дом наш родной, — сказал старшина так, как будто показывал не казарму, а дворец. На лице Климанова отразилось лишь выражение замкнутости и уныния: то, что для старшины было действительно домом родным, не только выстроенным собственными руками, но и выстраданным сердцем, для Климанова была лишь казарма и несколько построек вокруг нее — конюшня, склад, домик офицерского состава, заброшенные на край света.
Капитан уловил эту разницу в восприятии «дома родного» старшиной и Климановым. Пожалуй, только начальник заставы знал, сколько вложил Иван Никитич Шауро труда и смекалки в строительство заставы. Как ни старались солдаты, когда строили казарму, а в первую зиму — стоит прижать морозам — на потолке выступает иней. Начнут солдаты пол мыть, на полу вода замерзает.
Весной — в тот год Приемышев ездил в отпуск, вернулся и не узнал заставу: все строения не только оштукатурены, но и побелены. С тех пор жили не тужили: сухо, тепло.
Климанов, конечно, ничего этого не знал да и, наверное, знать не хотел, и капитан решил не торопить события, дать новичку осмотреться, привыкнуть к новым товарищам, к нелегкой в условиях Заполярья пограничной службе.
В работе и заботах прошло около месяца. На заставе нет тайн. Да никто и не делал тайн из поведения Климанова, всегда замкнутого, готового ответить резкостью, а то и грубостью на любую попытку сблизиться с ним.
Капитан Приемышев с первых дней брал его с собой на службу, ходил с ним в наряды, поручал старшине и сержантам заниматься с ним отдельно, но никто не мог сказать, что Климанов обжился на заставе, чувствует себя нормально, с душой, добросовестно несет службу. Порой дело доходило и до пререканий с младшими командирами,
По календарю еще числился сентябрь — первый месяц осени, а побережья Кольского полуострова уже коснулось холодное дыхание полярной зимы. Резко сократился день. Чаще стал завывать пронизывающий ветер, приносить с собой заряды мокрого снега. Непрерывно штормило Баренцево море — день и ночь разбивались с пушечным гулом пенные валы о гряды прибрежных скал.
В этот памятный для капитана Приемышева день Климанов дневалил по конюшне и, занятый уборкой лошадей, наверно, не слышал, когда в помещение вошел начальник заставы.
До слуха капитана донесся тяжкий вздох, затем всхлипывания. Солдат, взрослый человек, замкнутый и нелюдимый по характеру, что называется ерш-ершом, плакал горькими слезами.
Капитан не стал спрашивать, в чем дело, тихо вышел из конюшни, решив дать Климанову успокоиться. Вызвал он его к себе лишь на следующий день.
Климанов вошел в канцелярию заставы с привычным ожиданием разноса. Но разноса не последовало. Капитан только и проговорил, указав на место рядом с собой:
— Садись, Михаил…
Тот вскинул глаза, удивленный необычным обращением, и остался у двери.
— Садись, — повторил капитан. — Разговор будет долгий.
Климанов сел на край стула, положил красные, обветренные кисти рук на колени, уставился в пол.
— Рассказывай, что у тебя случилось.
— Я не знаю, о чем вы, товарищ капитан…
Капитан достал карточку взысканий и поощрений
Климанова:
— Вот изучал твою «трудовую книжку», — сказал он. — Одни тут выговоры да наряды вне очереди. Два раза на гауптвахте сидел. Не надоело так жить? На нашей заставе тоже не лучше дело идет. Значит, и я должен взыскания давать?
— Вам виднее…
— А что на это твой отец скажет?
— У меня нет отца…
— Капитан промолчал.
Климанов еще ниже опустил голову, негромко добавил:
— Погиб в экспедиции…
Капитан на какую-то минуту задумался. Видимо, здесь и был ключ к характеру трудного солдата. То, что у него не было отца, безусловно, вызывало сочувствие, но нельзя же расслаблять молодого парня жалостью! Климанов не должен думать, что его судьба исключительная.
— Я тоже рос без отца, — сказал капитан. — Погиб в тридцать втором году от кулацкого топора. Было мне в ту пору всего шесть лет, а у матери кроме меня еще четверо. Я — старший.
Иван Дмитриевич неторопливо стал рассказывать о своем детстве, о том, как для того, чтобы зимой учиться, каждое лето ходил со стадом, сначала подпаском, потом во время войны пастухом.
— Приходилось и на себя зарабатывать и матери помогать. И это в самые тяжелые годы. Хоть и росли без отца, но были не хуже других: на фронт и теплые вещи и продукты посылали…
— У вас, наверное, мать настоящий человек, если одна без отца пятерых вырастила, — сказал Климанов.
— А твоя, что ж, не настоящая?