Передряга
Шрифт:
Расписка была написана уже в машине. Согласно этой расписке Иван обязался в течение двадцати дней отдать пятьсот тысяч долларов некоему Виктору Константиновичу Трофимову. Что и заверил собственноручной подписью.
— Поздравляю. — Пётр аккуратно сложил расписку, разгладил углы и спрятал бумагу в карман. — Постарайся не втягивать с деньгами.
— Две недели. — Казалось, Иван целиком занят своими мыслями.
— Отлично. — Пётр набросал несколько строк в дорожном блокноте. — Вот здесь адрес и телефон. Когда соберешь деньги — позвони. Виктора я предупрежу.
— Ладно.
— Тебя подбросить?
— До
— Насчёт каких гостей?
Пётр уже выруливал со двора.
— Ну, что вы вечером заедете вместе со своей дамой сердца?
— Разумеется. Ещё как серьёзно.
— Это я просто так. Уточнил.
— Я понял.
— Что пьет твоя дама?
— Шампанское.
— Хорошо.
«Девятка» летела по Садовому кольцу к «Маяковке». У метро Пётр притормозил.
— Удачи, — кивнул он, подумал и добавил: — В качестве подарка два совета. Первый: скажи ребятам, чтобы не светились у дома зря. Второй: не верь этому Сергею Борисовичу на слово. Он жестокий и хитрый.
При упоминании о полуденном визитере Иван снова помрачнел.
— С чего это ты взял? — поинтересовался он, словно Сергей Борисович не имел к нему непосредственного отношения.
— Да с того. Будь он другим, не стал бы главарем. — Пётр не смотрел на бывшего компаньона. Через лобовое стекло он изучал поток ползущих по Тверской машин. — Следи за каждым своим словом и постоянно будь настороже. Пока все не закончится и еще полгода. Если ему понадобится тебя пристукнуть как свидетеля — пристукнет и не поморщится. Понял?
— Понял. Как это ловко у тебя получается!
— Что именно?
— Настроение поднимать.
Пётр усмехнулся:
— А ты как хотел?
— Я вообще никак не хотел бы.
Пётр, не отпуская тормоза, слегка нажал на акселератор. Двигатель взревел.
— Не нужно было мне соглашаться на твое предложение, — пробормотал он скорее для себя, чем для приятеля, — Ты ведь влипнешь, дурак. Влипнешь.
Это было сказано абсолютно уверенно и в то же время слегка отстранение. Таким тоном обычно выдают предсказания. Подтекст в них всегда один и тот же, и прочитывается он на удивление легко: «В сущности, ты уже покойник, дружище. Мне очень жаль, но я ничего не могу изменить». Такому тону веришь сразу и накрепко. У Ивана по спине вдруг пробежал холодок. Мрачное «пророчество» показалось ему уже сбывшимся. Оно дышало в спину, словно гончий пёс.
— Спасибо за совет. Я пойду. До вечера, — кивнул Иван.
— Бывай. Часикам к девяти мы у тебя.
— Не поздновато?
— Нормально. Ты раньше не освободишься. Не надейся. Эх, — он махнул рукой, — ладно. Так уж и быть. По старой дружбе сделаю тебе одно одолжение.
— Какое?
— Вот вечером и узнаешь. И дверцей посильнее хлопни. Заедает, зараза.
Иван послушно хлопнул дверцей. От души, пушечно. Хорошо отлаженный «девяткинский» движок взревел, я, истошно взвизгнув тормозными колодками, машина шустро нырнула в просвет между бордовым «Вольво» и синей «пятёркой».
Иван ещё несколько секунд смотрел вслед «девятке». Вот он и остался один. Мир окрашивался в серые тона уныния. Где-то в подкорке копилось омерзительное чувство беспомощности. Как у комагозника, которому после года беспамятства предстоит вновь учиться ходить. Грызло изнутри,
Вопреки приличиям, Иван ожесточенно сплюнул на асфальт и пробормотал себе под нос:
— Какого дьявола, в самом деле?
Трясясь в душном вагоне метро, Иван мысленно проговаривал длиннющий монолог, убеждая себя, что ничего страшного в его нынешнем положении нет. Более того, оно не так уж и плохо. Задание Сергея Борисовияа не обещало больших сложностей, а деньги за, работу платят вполне приличные. Так чего нюни распускать?
«Я не люблю общественный транспорт в часы пик. Мне не нравится, когда чей-то тяжёлый „дипломата“ бьёт по голени, когда толкают локтём в спину, когда кто-то, ожесточенно сопя, ввинчивается в сантиметровый зазор между мной и соседом, при этом костеря нас обоих, на чём свет стоит. В общественном транспорте принцип „человек человеку — друг“ становится очевиден даже да я слепых и клинических идиотов. Друг, брат и волк, хотя и звучит гордо.
Однако сегодня поездка мне понравилось. Толкотня напомнила о том, что я ещё жив. Что всё в порядке и в мире, помимо вещей неприятных, есть еще куча маленьких удовольствий, делающих монотонные будни вполне переносимыми. Энергия толпы заряжает. Захотелось выпить холодного пива и съесть вяленой воблы. Что я и осуществил незамедлительно. Рядом с метро купил у дородной бабульки рыбину, — „астраханская, с икоркой, милай“, — в ближайшей палатке — вару „Балтики“, — „свежее, свежее“, — позвонил в офис, сказал, что буду минут через сорок, и благополучно предался чревоугодию. Дождь поунякся. Моросило слегка, но мне, мокрому, это было что слону — комариный укус. И стоим я себе в подворотенке, попивал, пивко, грыз с аппетитом сухую, до невозможности соленую рыбу и глазел на прохожих, совершающих козлиные, фантастические по красоте ж изощрённости прыжки через гигантскую лужу, перекрывшую единственную дорогу к метро. Хорошее это занятие — наблюдать. Умиротворяющее.
Таким и предстал перед взором Танюшки. Умиротворенным, пахнущим улицей и воблой, с маслянисто поблескивающими после пива глазами. Грешен. „Балтика“ пробудила во мне куда более низменные алкогольные желания. Душа взалкала водки. Желательно хорошей и немедленно. Иногда на меня накатывает. Некоторые объясняют это тягай к раскрепощению творческих сторон личности. Я — врождённой предрасположенностью к алкоголизму.
Чувствую себя героем, ибо нашей силы отложить возлияние до вечера.
— Вам звонили, — с легким осуждением в голосе сообщила Танюшка.
Её второй кавалер был подвержен длительным запоям, и теперь она одинаково ненавидит всех выпивающих, независимо от дозы. Правда, с нами до открытого бунта не доходило. Начальство Танюшка уважает. Петра немного больше. Меня соответственно немного меньше.
— Кто?
— Дима, с Олегом. Они добрались до квартиры. Хотели отметиться, что у них все в порядке. Я все им передала и все записала.
— Что передала?
— Ну, о вашем звонке.
— Ага, хорошо. Умница. — О звонке, так о звонке. — Ещё кто-нибудь звонил?