Перехлестье
Шрифт:
– Много пока и не надо, – согласилась соискательница. – Только угол, где буду жить, кухню в полное распоряжение, ну и… возможность есть то, что приготовлю.
– Хм… Воду таскаешь сама. Помощников у тебя почти нету. Одна девка, и та чахоточная, да еще и без мозгов. Ныть будешь – выкину. Если за две недели посетителей не прибавится втрое, снова выкину. И денег тогда не жди.
Василисе стало смешно, но все же она сдержалась, не стала хихикать, только с очень серьезным лицом ответила:
– Договорились. Но если через две недели
Трактирщик захохотал. Но кивнул. Только одобрительно заметил:
– Лютая! Пошли, покажу владения.
И он поманил девушку в святая святых, на ходу инструктируя:
– Значит, жить станешь под лестницей. Есть там у меня каморка. Для такой прощелыги – в самый раз. До солнышка встаешь, вот тут, в кладовке, запасы берешь и стряпаешь. Чтоб к рассвету харч готов был. Чего надо – скажешь. Сегодня, до сна, посуду вон перемоешь.
Василиса проследила за царственным движением могучей руки и едва не осела на пол. Перед ней раскинулся полигон ТБО… Точнее, гора мусора и потрясающего, просто феерического бардака.
– Кухня, – коротко и емко пояснил халдей.
Девушка с трудом перевела дыхание.
Сказать, что здесь было грязно, – это ничего не сказать, здесь было настолько грязно, что малейший шажок казался актом насилия над личностью и должен был быть запрещен ООН, ЮНЕСКО, Лигой Наций и Женевской конвенцией.
Захламленное помещение с двумя большими окнами, огромной то ли плитой, то ли жаровней, двумя разделочными столами когда-то могло быть мечтой повара – просторно, светло… Вот только все это было в незапамятные времена, наверное, сразу после строительства. Ибо окна точно не мылись уже лет пятнадцать – на широких подоконниках лежали горы грязных мисок, тарелок, чашек и плошек, занавески, черные от гари и пыли, болтались грязными тряпками, а стекла оказались такими мутными и закопченными, что через них можно было спокойно наблюдать солнечное затмение без боязни получить ожог сетчатки.
Помимо подоконников грязной посудой были завалены и все остальные свободные поверхности: покрытая горелым жиром жаровня, липкие разделочные столы и даже лавка. Кстати, на полу возле двери ютились две кадушки – в одной плавала жирная тряпка, а в другой очистки и какие-то непотребные отходы. Вонь надо всем этим стояла такая, что глаза щипало.
– Твою ж… – витиевато выругалась Василиса, чем заслужила косой, полный уважения взгляд Багоя.
Девушка уныло вздохнула. Гид тем временем продолжил тыкать пальцем в разных направлениях, ознакомляя с интерьером, мол, тут коромысло, тут дрова (мама родная, кто знает, как готовить в печи?!), здесь котелки и сковородки, вот – ножи.
– Значит, готовить надо похлебку да какую-нибудь тушенину, – сообщил он. – Чего – решишь сама. Понятно? Теперь пойдем, каморку покажу.
Лиса поспешила следом, попутно выясняя:
– Похлебку, тушенину – с этим ясно. Сделаю. А еще какие блюда?
Мужчина остановился.
– Я
Н-да… Васька потерла переносицу. Хорошо хоть про меню уточнять не стала, а то работодатель вообще бы завис до утра.
Тем временем путь из кухни пролег прямиком к комнате, что поступала в единоличное владение новой кухарки. Обещанная каморка оказалась настоящей норой – крохотный чуланчик без окон. Здесь всего и умещались – узкий топчан да сундук. М-да… Предстояло Василисе Евтропиевне жить, как несчастной Козетте.
– Хозяйствуй! – тем временем произнес Багой с таким пафосом, словно одаривал девушку половиной всего заведения.
– Ага.
К сожалению, на большую благодарность Лиса оказалась неспособна ввиду тошной усталости. А ведь еще кухню драить…
На ум лез только мат. Эх. Собрав в пухлый кулак всю свою могучую силу воли (а какая она еще может быть у человека, попеременно сидящего на всех возможных диетах?), новоявленная кухарка вернулась на рабочее место. Подозрительный трактирщик пошел следом. То ли боялся, что работница сбежит, то ли, что попутно прихватит с собой часть его грязного, засаленного добра.
Ну вот и авгиевы конюшни. Во всей красе. Василиса задумчиво оглядывалась, прикидывая, с чего начинать уборку. Вдруг в дальнем углу что-то негромко зашуршало. Первая мысль была: «КРЫСА!» Стряпуха уже собралась прыгать выше головы и орать, переходя в ультразвук, но обошлось. Шуршала, разбирая сваленные в кучу вязанки лука, тоненькая девушка.
– Зария! – рявкнул стоящий за спиной Василисы Багой так, что обе его подчиненные одновременно вздрогнули. – Чего ты там колупаешься?! Сказал же – повесить на гвоздь, нет, возится, как мышь полевая, шуршит!
Та, к кому обращалась эта гневная отповедь, испуганно вжала голову в плечи и залепетала извинения. Однако жалкое бормотание только сильнее рассердило хозяина – он в сердцах замахнулся на щуплую девчонку, но в последний миг сдержался, лишь плюнул под ноги.
– Прибить бы тебя, недоразумение ходячее.
«Недоразумение» подобным отношением к себе ничуть не возмутилось, лишь еще сильнее ссутулилось, принимая поношение. Василиса, глядя на это, с удивлением ощутила, что вместо желания встать на защиту заведомо более слабой борется с искушением… отвесить ей подзатыльник. Нескладная, угловатая, страшненькая, вся какая-то… ущербная. В этот самый миг «ущербная» подняла взгляд, до того опущенный в грязный пол, и Лиску окатила волна жгучего стыда.
В темных глазах светилась тихая мудрость, смирение и… понимание. Эта девушка знала, какие чувства вызывает в людях. Знала и ничуть этим не возмущалась, будто бы считала, что не заслуживает иного. Густая черная челка скрыла взгляд Зарии, наваждение развеялось, но Василиса все равно стояла пристыженная. Как будто это ей дали подзатыльник. Причем за дело.