Переход
Шрифт:
Из--за высокой влажности моментально потеем. Уже на первом привале я не помню, был ли мой камуфляж когда--нибудь сухим. Носовой платок, которым я вытираю физиономию, уже можно выжимать. Что я и делаю. Не спавшие ночь организмы быстро устают, привалы приходится делать если не после каждого, то после каждого второго подъема. Но как только остановишься, есть начинают с удвоенной силой, и те же организмы кричат, что уж лучше идти.
Обзора никакого. Дорога, понятно, проходит по ложбинам, поэтому со всех сторон возвышаются барханы, поросшие редкими кустами травы, виден очередной подъем дороги, да иногда справа над барханами зеленеют верхушки деревьев, растущих в пойме.
Я знаю, что это самый трудный участок нашего пути. И я знаю, что скоро он кончится.
И вот, наконец, после очередного подъема, мы видим, что обозначающие границу поймы деревья резко уходят вправо. Делаем привал, на котором рассказываю, что это место у нас называется ночевка с Соболем. В 86--ом году мы с Андреем Соболевым шли этой дорогой. И тащили килограммов по шестьдесят груза. Но были покрепче, чем я сейчас, и дошли сюда. И свалились от усталости в половине второго ночи, взобравшись предварительно от комаров на самый высокий бархан, где и уснули. Забавно, но бархан оказался действительно самым высоким в этом районе --- на карте он обозначен как господствующая высота.
Завидую ребятам, которые идут со мной. У них свежесть и острота впечатлений. А у меня в этих местах с каждым барханом и с каждым кустом воспоминания связаны. Ностальгические. А это, по--большей части, грустно. Гораздо приятнее совершать подвиги, нежели вспоминать, как когда--то их совершал. А годы уходят, и люди уходят, и здоровье тоже уходит... О чем это я?.. Извините, задумался.
Начинаю с народом урок практической тригонометрии, объясняя, что мы еще чуть--чуть пройдем между поймой и дорогой на север, а потом дорога уйдет по гипотенузе прямоугольного треугольника на северо--запад. Прилежащий к нам катет, уходящий на север, образует пойма, а вытянутый с востока на запад противолежащий катет --- затон Буруны. А мы пойдем к Бурунам по биссектрисе прилежащего угла. Потому, что там серые пески. А на дорожной гипотенузе --- желтые пески.
Дадим два определения.
Желтые пески представляют собой бугры с крутыми склонами высотой свыше трех метров, кое--где поросшие отдельными кустами травы, образованные рыхлым песком, на котором ветер оставляет волнистый узор.
Серые пески представляют собой бугры с пологими склонами высотой менее трех метров, сплошь поросшие чебрецом, полынью и прочим зверобоем, образованные плотным песком, на котором ветер не оставляет волнистого узора.
Почему мы пойдем по биссектрисе теперь, наверное, понятно. А на Бурунах закипятим чай.
С этого надо было начинать --- народ вскакивает и почти бежит. Магическое заклинание ``чай'' способно примирить всех даже с таким матерным словом, как ``биссектриса''. Даже Олю. Хотя она у нас, в отличие от остальных, не физик. Она у нас философ. Будущий, естественно. Хотя, если не кривить душой, состоятся ли физики из Димы, Лени и Паши зависит от того, как они дней через двадцать сдадут свои многочисленные рудименты. В смысле хвосты. Ну и еще от многого другого.
На гребне волны чайного энтузиазма последний переход по зыбучему песку до указанной развилки прошел сравнительно легко. Кроме того, как--то незаметно, но сильно уменьшилась концентрация кровососущих насекомых, поскольку солнце, пока неназойливое из--за легкой дымки, поднялось уже достаточно высоко.
Вот она, долгожданная развилка! Пересекаем уходящую по катету дорогу и вступаем на серопесчаную биссектрису. Налево от нас уходит основная дорога, ярко желтеющая в лучах солнца на перевалах через наиболее высокие барханы. Срываю веточку чебреца и показываю Ольге и Паше. Если кто не знает, пучок предварительно подсушенного чебреца можно бросить в кипяток, настоять 5--10 минут и получить чайник своеобразного чая. Без использования собственно чайной заварки. Если кто знает, как выглядит чебрец. Курсы выживания. На подручных и подножных средствах.
Идти по серым пескам значительно легче. Леня вносит здоровую инициативу ускакать вместе с Димой вперед, а потом налегке вернуться и помочь нам. То есть отобрать у Ольги рюкзак, а у меня палатку. Кто бы спорил с желанием совершить джентельменский поступок и с трогательной заботой об отце--командире! Только не я! Уточнив направление, джентельмены вырываются вперед.
Обращаю внимание Ольги на то, что Леня упорно реализует принцип хождения ``по прямой''. Я, по--прежнему, приверженец принципа минимизации высоты подъемов--спусков. С моей, безусловно субъективной, точки зрения, это говорит о том, что Леня моложе и здоровее. А я умнее. Или, по--крайней мере, мудрее. Но Леня и Дима моложе. И здоровее. Поэтому они уже доскакали до того места, где биссектриса упирается в затон Буруны. Оборачиваются. Машу им рукой в том смысле, чтобы они спускались к берегу. Не понимают. Машу энергичнее и уже двумя руками, для чего сбрасываю палатку на песок. Понимают. Спускаются.
Сразу же взваливать палатку на плечо не хочется. Ну просто совсем. К палатке сверху принайтованы большой топор, пила--ножовка и пехотинская лопатка. Вся эта хрень, вместе взятая, весит под двадцать ``кэ гэ''. Меня посещает благая мысль перекурить, тем более что Дима и Леня налегке уже резво приближаются к нам. Курю.
Дима лишает Ольгу рюкзака, а Леня --- меня палатки. Ходить без палатки с одним рюкзаком легко и приятно. Как говорить правду. Легко и приятно идем. И вот под нами затон Буруны.
Затон Буруны становится затоном в разлив, а сейчас это озеро практически прямоугольной формы размером 150--200 метров на 1.2 километра, с песчаным дном и с чистой из--за большого количества ключей водой. Мы стоим посередине его длинной стороны на четырехметровой гряде барханов, почти вплотную подступающей к озеру. На противоположной стороне также вплотную подступает достаточно густой лес, в котором по берегу растут старые вербы, тополя и осокари. В сильный ветер из--за большой протяженности озера на нем успевает разгуляться достаточно высокая волна с белыми барашками, чем и вызвано название озера.
Спускаемся на узкую прибрежную полосу между барханами и опять же узкой полоской камыша. Ее ширина аккурат такая, чтобы поместилась автомобильная колея, по которой мы и начинаем движение вдоль озера. Постепенно эта полоса становится шире, на ней умещаются еще редкие ивы, карагачи и кусты боярышника. Замечаю удобный подход к воде и объявляю чайный привал.
Уговаривать никого не приходится. Солнышко уже начинает припекать, и с недосыпа всех слегка разморило. Неутомимый Леня начинает стаскивать дрова, а я развожу костер прямо на колее и начинаю операцию по выкапыванию из рюкзака чайника. Народ стелит коврики параллельно колее, справа--слева от костра, и потихоньку начинает реализовывать извечную идею: ``А не съесть ли нам...'' и т.д. Отправляюсь набирать воду в чайник. Мн-да! Выход к воде казался удобным только издали. Балансируя на скользком бревне, пробираюсь как можно дальше, но все равно черпаю чайником между камышей. Разогнав, предварительно, насколько смог, тину и водоросли. Выбираюсь на сухой берег и критически разглядываю результаты. Еще раз мн--да! Воровато оглянувшись на народ у костра, выуживаю рукой из чайника и выкидываю трех улиток, особо крупные водоросли и дохлую гидру. Мелкие дафнии и циклопы перекипят. Наваристее будет. Как говаривал мой двоюродный брат Вася: ``Турысты усе съедят!'' Скромно потупив глаза, задвигаю чайник на угли и говорю давно уже традиционную фразу: ``Мужики! Обложите чайник!'' Мужики обкладывают. Ветками. Чайник. Знали бы они, что в чайнике, обложили бы меня. И не ветками.