Перекрестье земных путей
Шрифт:
Сердце Атына сжалось, кровь прерывистыми толчками побежала по жилам. Стараясь не выдать страха, дрогнувшей ладонью погладил стригуна по ганашам. Жеребчик притих, стрельнул смышленым глазом сначала в одного двуногого, потом в другого. Уши поднялись и вслушались в смешно стрекочущую человечью речь.
Соннук промурлыкал:
– Все блестит, словно солнца луч, венец золотого шатра, в нем живет одинокий хан без солнца в разбитой душе…
Эту песню пел на позапрошлых многолюдных торгах человек из племени орхо. А минувшим летом базар прошел
На второй торговый день из восточной стороны Великого леса прикочевали тонготы. Они принесли в Эрги-Эн страшную весть: знаменитый город Черная Крепость разрушен неизвестными врагами. И не просто разрушен, а стерт с лика Земли вместе с золотым шатром вышиною до неба и дружиной, числом как звезды над той стороной. То же подтвердили двое шаялов, слыхавшие у себя о лихе, постигшем народ орхо. А о причине отсутствия нельгезидов вообще никто не знал. Не сбылись опасения жрецов, которые предсказывали неприятности на торгах, и на том благо.
…На предыдущем, ярком торговом празднестве Атын встретился с белоглазым. При разговоре с ним в кошеле на груди мальчика лежал закостенелый человечек. Казался неживым, но, значит, все слышал?
– Я никому ничего не обещал, – сказал Атын.
– Ой ли? А ведь кое-кто сулился прийти за Сата.
– Странник не пришел… Откуда ты знаешь о нем? Тебя такого, какой ты есть теперь, тогда не было, – не стерпел Атын.
– Может, это тебя не было? – ощерился близнец, мрачно глянув исподлобья. – Может, это я разговаривал со странником, а ты сушеным трупиком лежал в кошеле?
И засопел, надвинулся темною тучей, не в силах превозмочь гнева:
– Это я, я изначально, в лоне матери нашей Ураны досоздал тебя из своей плоти и крови! А после ты и дар мой захватил!
– Мне надоело виниться перед тобой в том, чего я не сознавал! – вспыхнул Атын.
Губы едва судорогой не свело от желания сказать что-нибудь жгучее, веское, что пало бы на сердце камнем, да и выплеснуть в честной схватке накопленную боль. Но скрепился, сглотнул колючий ком обиды:
– Ты когда-то пытал меня, кто ты такой…
Двойник склонил голову набок и скривился во всегдашней ухмылке:
– Ну же, кто я?
– Ты – оборотень!
– Вот как, – Соннук тяжко помедлил. Тоже, видно, пережидал мятущиеся в груди, чреватые дракой порывы. – Оборотнями бывают люди со звериным нутром… Ты хочешь сказать, что я не человек, а зверь?
– Не человек и не зверь. Существо. Злобное… никчемное существо.
– Легко же ты, добренький, бьешь в мое больное!
Харкнув на тропу, близнец растер плевок носком дырявой обуви.
– Ну да, я – существо… А ты? Кто ты, своевольно замахнувшийся на священное дело Творца? Известно ли тебе, что без любви даже в естестве не получаются настоящие
Глянул затравленно и в то же время пронзительно – глаза как ножи:
– В твоих домыслах есть доля правды… Ты и твой оборотень, то есть я – один человек. Должно быть, я в твоем воображении – ты сам навыворот. Но скажи: кто из нас в таком случае настоящий? Тот, кто притворяется человеком, или тот, какой есть по правде? И что это на самом деле такое – Человек?
– Устал я от тебя, Соннук, – вздохнул Атын, слабея.
– Я не Соннук! Не такой же, как ты! – на пределе голоса взвизгнул близнец. – Я не двойник, носящий личину! У двойника не может быть своего лица, а наши лики одинаковы, потому что одночашные братья всегда схожи! Но мы слишком разные люди, и я тоже устал от тебя до смерти!
– Так убей, – спокойно сказал Атын.
Соннук подъял кверху бескровное лицо, словно призывая небо в свидетели:
– Хитришь! Будто не знаешь: Ёлю у нас одна! Если ты умрешь, сгину и я, хотя мне уже не нужен твой отраженный Сюр…
Он запнулся, сообразив, что обмолвился. Морщась, признался нехотя:
– Я научился добывать сок жизни у спящих животных… Беру понемногу и никому не причиняю вреда. Глупые коровы привыкли и почти не замечают, когда острие батаса прокалывает им кожу на шее. Надо просто знать, в каком месте проткнуть, чтобы не текло сильно, а потом залепить ранку смолой.
Атын отступил. Притянутый за повод жеребчик вновь начал тревожно перебирать ногами.
– Ты… ты высасываешь у них кровь?!
– Да, а что? – хищно ухмыльнулся Соннук. – Живая кровь очень теплая и вкусная. Она такая у всех, кто по-настоящему жив. Но разве тебя это пугает? Не притворяйся, брат! Ведь и ты не безвинен. Еще до рождения ты пил кровь из меня!
– Ты и впрямь зверь… хуже зверя.
– У тебя целых два джогура. У меня ни одного. Отдай мне камень и коня. И я уйду.
– Чтобы ты замучил Дайира?
Атын содрогнулся. Он только тут сообразил, почему Соннук так потяжелел этой осенью. Братец нашел снадобье, способное налить жизнью плоть, меркнущую без отраженного Сюра! Снадобье, которого вдоволь там, где есть живые создания.
Сам догадался или надоумил белоглазый? Кто-кто, а уж Атын знал, как странник умеет заставить действовать даже вопреки собственной воле. Неужто он появился в долине?..
– Ну и ладно, получше коня себе возьму. – Соннук протянул руку ладонью вверх, но жест был не просящий, а повелительный. – Отдай то, что тебе не принадлежит.
– Ты не получишь Сата.
Пальцы простертой руки скрючились и приблизились к лицу Атына. Близнец зарычал, как лесной старик:
– Мой камень! Мой!
Ополоумевший конек рванул поводья. Атын невольно отшатнулся и заслонился вскинутым локтем. Казалось, двойник собрался прыгнуть и вгрызться в шею брата. Колени согнул и уже обе руки с силой вышвырнул вперед. Стало слышно, как в груди его бурлит, клокочущим хрипом исходит мощь краденого сока жизни: