Перекрестки
Шрифт:
Тони никому не рассказывал об этом и теперь боролся со стыдом, который испытывал, раскрывая секрет.
— Поэтому я оклеветал Джейка перед ними. Он был младше меня и более приветлив, его легче было воспитывать. И вот я стал рассказывать им всякие небылицы, чтобы они не усыновили его. Я предал своего брата и сделал это так, чтобы он никогда не узнал. Однажды к нам приехали из службы опеки, и Джейка увезли. Он кричал, брыкался и цеплялся за мои ноги, и я тоже делал вид, что не хочу его отпускать, но внутренне был отчасти рад, что
Тони замолчал, чтобы взять себя в руки, а Мэгги ждала, жалея, что не может обнять и успокоить того заблудшего мальчика.
— Спустя несколько дней та семья сообщила, что хочет меня видеть. Они объявили, что вынесли наконец решение об усыновлении — но не меня, а какого-то младенца. В тот же день сотрудник службы опеки отвез меня в другую «чудесную» семью, которая ждала меня с нетерпением. Я думал, одиночество мне прекрасно знакомо, но такого я не испытывал никогда. Я должен был заботиться о Джейке, ведь больше было некому. Я его старший брат, он полностью доверял мне, а я не только не оправдал его доверия, я предал его.
— Тони, я так сочувствую тебе! Ты ведь и сам был еще маленьким мальчиком. Очень печально, что тебе вообще пришлось делать такой выбор.
— Затем в моей жизни появился Гейб, я впервые держал на руках кого-то, кто действительно был частью меня. Я старался, чтобы с этим маленьким мальчиком все было хорошо, но я не сумел его удержать. Его я тоже потерял. А Анджеле надеяться было не на что. Я так боялся потерять и ее, что старался не сближаться с ней. А с Лори…
Тони изливал свою душу, и его последние слова повисли в воздухе, как траурный туман, как неожиданный вздох сердца, с которого свалился камень после исповеди.
Оба помолчали, борясь со своими чувствами. Наконец Тони глубоко вздохнул и сказал:
— Та маленькая синяя коробочка все еще при тебе?
— Да, конечно. — Мэгги вытащила коробочку из сумки.
— Я хочу, чтобы ты отдала ее Джейку. Это единственная вещь, оставшаяся у меня после матери. Она дала мне ее за несколько дней до смерти, будто предчувствовала. Она получила это от своей матери, а та — от своей. Мама велела мне передать когда-нибудь коробочку женщине, которую я полюблю, но я был слишком испорчен, неспособен полюбить. А у Джейка есть такая способность, это видно. Может быть, он сможет когда-нибудь отдать эту реликвию женщине, которую полюбит.
Мэгги осторожно приподняла крышку. Внутри лежала небольшая золотая цепочка с простым золотым крестиком.
— Какая красивая вещь, Тони. Я передам Джейку. Надеюсь увидеть этот крестик когда-нибудь у Молли на шее. Кто знает?
— Да, мне тоже хотелось бы этого, — сказал Тони.
— А что третье?
— Это, я думаю, самое важное, и, наверное, мне будет особенно трудно сказать тебе это. Мэгги, я люблю тебя! Я имею
— Я знаю, Тони. Я тоже люблю тебя. Вот черт, и почему я сегодня не подумала о косметике?
— Тогда давай не будем затягивать эту тяжелую сцену. Поцелуй меня на прощание и иди к нашим.
— Сказать тебе, над чем вы с Джейком и все ваше семейство потешались на той фотографии?
— Конечно! — обрадовался Тони.
— Странно, что ты сам не вспомнил. Твоя мама по рассеянности насыпала себе в кофе соли вместо сахара и, сделав глоток, совершенно неподобающим образом выплюнула кофе прямо на платье дамы, разодетой в пух и прах. Джейк рассказывал лучше, чем я, но суть ты теперь знаешь.
— Да-да, теперь припоминаю, — засмеялся Тони. — Я помню, какой это был восторг. Как я мог забыть, особенно учитывая…
— До свидания, друг мой, — прошептала Мэгги сквозь слезы и, наклонившись к человеку, лежавшему на кровати, поцеловала его в лоб. — До встречи.
Тони ускользнул в последний раз.
20
И что теперь?
Все, что мы видим, —
лишь тень того, чего мы не видим.
Все трое стояли на склоне холма, глядя на расстилавшуюся перед ними долину. Это были владения Тони, но их трудно было узнать. Река, разрушившая храм, снесла также большую часть стен. То, что прежде было выжжено и опустошено, теперь ожило и расцвело.
— Вот так-то лучше, — сказала Бабушка. — Намного лучше!
— Да, хорошо, — согласился Иисус.
Для Тони самым главным в этот момент было то, что он здесь, вместе с ними. В душе у него царили радость и покой, уверенное ожидание и нетерпение, которое он с трудом сдерживал.
— Послушайте, — сказал он удивленно, — а где же ваши дома? Я не вижу ни ранчо, ни твоей…
— Хижины, — ворчливо закончила Бабушка. — Они нам, по правде говоря, и не нужны были никогда. Теперь наш дом — всё, что здесь есть. На меньшее мы не согласны.
— Ну, пора, — улыбнулся Иисус, воздев руки.
— Пора — что? — спросил Тони с любопытством. — Встретить твоего папу Бога?
— Нет, для этого время еще не пришло. Да ты к тому же уже встречал его.
— Я? Встречал его? Когда?
Иисус рассмеялся и обнял Тони за плечи. Наклонившись к его уху, он прошептал:
— Талифа, куми!
— Как? — воскликнул Тони. — Ты что, смеешься надо мной? Эта маленькая девочка в сине-зеленом платье?
— Никакие изображения, — сказала Бабушка, — никогда не могли точно передать внешний вид Бога, но поскольку мы хотим, чтобы нас знали, каждая деталь, каждый штрих изображения — это маленькое окошко, через которое видна одна из наших граней. Неплохо придумано, да?
— Да уж куда лучше, — согласился Тони. — Так что же тогда пора делать? И где папа Бог?