Перекресток одиночества 4
Шрифт:
В этом мире упорные мысли об одном и том же действительно могут превратиться в реальность…
Митомир потихоньку успокоился и задышал ровнее. Утерев щеки, он трубно высморкался в застиранный носовой платок, убрал его в карман балахона и наконец-то перешел к самой важной части истории про Вунро Дивича.
Все изменилось относительно недавно. Где-то чуть больше месяца назад. Вунро вдруг сам попросился в радиорубку и начал захаживать туда каждый вечер. Баюкая в руках стакан с травяным чаем, он часами просиживал в дальнем кресле, с закрытыми глазами вслушиваясь в звучащие в эфире призрачные голоса. Иногда он оживлялся,
И наконец луковианец решился. Тихо и почти неслышно попросил разрешения… не выйти в эфир, нет. Он попросил разрешения обучиться и этому делу. Отказывать причин не было и вскоре он освоил это дело в совершенстве — как и любой их тех за которые брался, будь то прополка, готовка или починка важнейших систем. Обычно радиорубка была заперта — по старым их правилам — но утром и вечером велись двухчасовые вахты. Пальмира ныне говорила мало, но слушала постоянно, стараясь оставаться в курсе событий. Ну и выискивая тех, кого однажды, после сотен бесед, пригласит в тайный рай Пальмиры… Первую доверенную ему вахту Вунро провел так хорошо, что наблюдать за ним больше смысла не было. Да никто и не сомневался в его компетентности в любом деле.
Еще через неделю Вунро пришел к Митомиру и повинился — он не выдержал и связался с другими луковианцами. Да нарушил запрет, но сам признается, к тому же он не назвал местонахождения убежища и вообще ничего не разгласил. Просто обменялись приветами и именами. Ничего больше. Митомир выслушал и наказал луковианца, запретив ему посещать радиорубку. Тем же вечером к нему пришел другой пальмирец и поведал о том же — он поднялся к Вунро в радиорубку и случайно услышал, как тот с предельной хриплой робостью что-то говорит в микрофон. Связь была недолгой, а потом Вунро обмяк в кресле и долго плакал. Этот рассказ привел к снятию запрета уже через несколько дней.
Вообще, надо признаться, что давнишние устои Пальмиры начали шататься. Ведь они все были обычными людьми. Отобранными заранее, но все же обычными людьми. Им хотелось общаться. Им хотелось помогать остальным. Им хотелось делиться и что-то получать взамен. Ведь из всего этого и состоит нормальная человеческая жизнь. Что толку от жития в крохотном лесу с огромными тыквами? В чем смысл? В чем радость? Люди устали от навязанных обычаев, но все же следовали им — хотя и без прежнего фанатизма. Поэтому и на проступок Вунро посмотрели не так строго, как это бывало раньше.
Ну а затем… затем Вунро вдруг явился во время общей обеденной трапезы. Он рыдал, говорил удивительно громко, размахивал обмотанными тряпками руками и пошатывался. Он объявил, что получил особое послание от бункера Восьми Звезд и что прямо сейчас он уходит наружу, чтобы больше никогда не вернуться. Высказавшись, он развернулся и тяжело побежал. Остальные поспешили за ним, но опоздали — им только и оставалось проводить взглядом его неуклюжую фигуру в зимних одеждах, спешащую к выходу.
Все произошло так внезапно…
Все было так странно и непривычно, что они сначала не поняли, как реагировать, а затем уже было слишком поздно. Так что они просто заперли двери и вернулись в тепло. Несколько дней шло горячее обсуждение, уже почти пришли к убеждению, что вряд ли Вунро настигло давно охотящееся за ним безумие. Нет. Во всем виноват упомянутый им бункер Восьми Звезд и нарушенный луковианцем запрет на общение. И тут системы Пальмиры дали первый сбой. Тревожно загремели механизмы, некоторое время что-то тяжело ухало, мерцал свет… вскоре все вернулось на круги своя и они ненадолго успокоились. Но что-то грызло Митомира и он все же решил нарушить их обычаи вновь и выйти на связь с вдруг зазвучавшим в эфире и самым близким к ним убежищем. Почему он не стал выходить на связь с луковианцами?
Тут все просто — запрет на общение с ними много раз прописан в их чуть ли не священных текстах. Там недвусмысленно указано, что луковианцам доверять нельзя, что они волки в овечьих шкурах. Пояснений дано не было, но текстам они верили полностью — приведенные в них сведения всегда подтверждались.
Оказался оправданным даже запрет на связь с другими бункерами — ведь именно общение с бункером Восьми Звезд привело к внезапному уходу их специалиста. Да и неожиданную поломку оборудования Митомир тоже связывал с луковианцами — совпадения бывают, но не такие.
Лучше уж он попросит помощи у своих — предварительно проверив архивы и прочитав все упоминания о большом людском Бункере. Плохого он не отыскал. А как только сбой повторился, он поспешил в радиорубку, чтобы подать сигнал о помощи.
— Во второй раз сбоила уже более стойка дублирующая система — пояснила Милена, уютно устроившаяся во втором мягком кресле — Повторяла и еще раз повторю — вам очень сильно повезло.
— Благодарность наша велика — слабо улыбнулся наговорившийся Митомир — Уф… думаю все же таилось в нем что-то безумное… в Вунро нашем. А все из-за луковианцев… может наговорили ему что-то нехорошее… вот он и того…
— Нет — и снова мы с Миленой возразили одновременно.
А я повторил:
— Нет. Тут все выглядит длинной продуманной цепочкой событий. И первое звено этой истории находится где-то незадолго до его первого визита в радиорубку. До этого десятилетиями избегал общения и вдруг захотелось? Не верю. Его что-то побудило.
— Но что? — задумчиво поинтересовалась Милена, медленно крутясь в кресле с помощью упираемого в пол костыля — Чего он вдруг ожил?
— Хороший вопрос — признал я — А чем он занимался в те дни?
Митомир развел руками:
— Да как всегда в заботах был.
— А конкретней? — чуть надавил я.
— Как упомнить?
— А журнал рабочих записей ведете? — опять ожила Милена — Кто и когда что сделал отмечаете где-нибудь?
— Вести — не ведем — вздохнул старик, но тут же воспрял — А вот сверяться с таким журналом — сверяемся, чтобы работу себе дополнительную сыскать. А как же! До нас тут люди умные были, все от и до расписали. Где и когда убираться, как часто рычаги дергать, когда осмотр делать. Постойте… ну да… примерно тогда Вунро и читал тот журнал, дело себе выискивая. А потом, помню, оделся он в рабочее, взял малую сумку инструментом и пошел себе трудиться… Мы потом его дня два почти не видели. А возвращался грязнее некуда… и где столько грязи отыскал?