Перекресток
Шрифт:
— Вкусненько, — сказала блондинка, плотоядно и демонстративно облизывая губки. — Что-то я давно настоящих крабов не ела, спасибо, Карев.
— Я и сам давно здесь не был, — без всякого стеснения, выразительно обвел вилкой зал Антон. — По старым визитам сюда меня и запомнили…
— Сейчас тебя в Столице в любом кабаке припомнят, как родного, и любая собака признает, — откровенно поделилась своими соображениями Ника. — Кругом твои портреты, наидостовернейшие рассказы о кровавых схватках с инсургентами и «тайна нового романа». Какую газетку не возьми, даже задницу подтереть нечем.
— Твоя тонкая
— Остальными я подтираюсь с удовольствием, — язвительно ответила Ника. — И даже, как пишут в уголовной хронике, с особым цинизмом…
…Заворочавшемуся в кресле Власию вновь пришлось наливать коньяк, потому что, проснувшись и обведя слегка протрезвевшим, но все-таки еще мутным, изумленным взглядом зал ресторана, бедный художник едва не впал в ступор, будучи абсолютно не в состоянии сообразить, как же он сюда попал. Друг детства и примерный семьянин, конечно, попытался выяснить, что же случилось за то время, пока он пребывал в бессознательном состоянии, но Карев оказался строг и суров: раз не помнишь, то и знать тебе об этом не надо, а вот выпить еще разок обязательно придется. Власий не обиделся и даже без длительных уговоров выпил, и сразу же напомнил, что дома его ждут жена и дети, и если Антон собирается после ресторана в бордель, то пусть отправит его домой, ибо по борделям он не ходок, даже если идти не может. Энергично высказавшись на семейно-бордельную тему, Власий потерял весь запал, снова уютно свернулся в кресле и мирно задремал, даже не заметив презрительные взгляды со стороны сидящих за соседними столиками персон.
На небольшой эстраде в уголке ресторанного зала, вдали от столиков, чтоб не мешать своим звучанием посетителям, начали появляться музыканты, тут же, на ходу, заигравшие нечто тихое джазовое, не привлекая к себе особого внимания, по очереди, по мере того, как они выходили на эстраду, подхватывая мелодию и ритм. Гитара, контрабас, рояль, саксофон, ударные…
Заметив брошенный Антоном быстрый взгляд на музыкантов, Ника не удержалась, чтобы не съехидничать:
— Хочешь при этой вот публике продемонстрировать свое, прямо скажем, виртуозное владение музыкальными инструментами? Простенькая гитара там, в ансамбле, кажется, есть…сыграешь, Карев? а может, еще и споешь какие-нибудь куплеты?..
— Не превращай меня в скандальное чудовище, — ворчливо ответил Антон. — Зачем же мешать нормальным людям зарабатывать?.. тем более там, среди них, есть мои знакомцы… да и не хочется мне что-то сегодня снова попадать в полусветскую хронику…
— В других местах ты об этом не думаешь, или на тебя истеблишмент такое воздействие оказывает? — засмеялась Ника, без запинки выговорив новенькое, модное словечко, не так давно вошедшее в столичный обиход. — А как они строго здесь, порядок соблюдают, тебе никто из знакомых даже рукой не помахал…
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, но вот уж не думал, что ты умеешь ругаться такими непристойными словами, — в тон ей ответил Антон. — И где ж ты тут, в этом стойле, истеблишмент увидела? Хотя, стоп… кажется, как раз сейчас и появился именно истеблишмент, будь он неладен…
— Что такое? — удивилась блондинка, отслеживая взгляд романиста, устремленный на вход в ресторанный зал.
— Спокойно, не оборачивайся, — неожиданно серьезным тоном попросил Антон.
— Ладно, — покладисто согласилась Ника, ловко доставая из внутреннего кармана курточки пудреницу.
Раскрыв маленькую, изящную шкатулочку, девушка слегка отвела полусогнутую руку влево, внимательно вглядываясь, но не в свое отражение в зеркальце, а на происходящее у высоких полуоткрытых дверей, драпированных бархатными, бордовыми портьерами. А там появился и уже о чем-то переговаривался с мгновенно подлетевшим к нему метрдотелем высокий, представительный мужчина с окладистой, холеной бородой, одетый в хорошо знакомый черный фрак. Начальника Сто восемнадцатой сопровождал какой-то небольшой чин из неизвестного департамента, скорее, играя роль шакала Табаки при Шерхане, чем хорошего приятеля или делового партнера.
— Хорошо, что Власий спит… — философски вздохнул Антон.
Ника быстро стрельнула в него глазами, эффектно захлопнула ненужную уже пудреницу и отправила её обратно в карман. А в это время Василь Андреевич направил своего прихлебателя к столику, с легким подобострастием и полным уважением указанному мэтром, а сам решительно, но с некой скромностью, присущей персонам на самом деле значительным, а не представляющим себя таковыми, приблизился к напрягшейся от нехороших предчувствий парочке.
— Добрый вечер, госпожа Инспектор, — абсолютно серьезно поприветствовал блондинку её крестник в этой экзотической должности. — Здравствуй, Антон…
Чуть склонившись, Василь плавно подхватил ручку Ники со стола и легонько коснулся губами тыльной стороны её ладони, приведя этим блондинку в едва заметное замешательство: ей уже давным-давно вне работы никто не целовал рук. Тактично делая вид, что не заметил смущения Ники, начальник Сто восемнадцатой обменялся рукопожатием с романистом и без разрешения, на правах старого и доброго знакомого, присел в четвертое, пустующее до сих пор кресло у столика.
— Как удачно сложилось, — проговорил Василь, как бы невзначай приглядываясь к так и не проснувшемуся художнику. — Давно надо было с вами встретиться, в первую очередь, конечно, с Инспектором, а тут — такой случай… Ника, извини, что отрываю от ужина, но лучше переговорить здесь, чем звать тебя в Промзону всего-то на десяток-другой слов…
25
— Ох, какие к нам хозяева в гости, — присмотревшись и разглядев в темноте Климовского, ответил Герд. — Здравствуй, Толля! У нас без особых новостей, все хорошо, а что же ты так поздно? Зина спит уже, а я вот засиделся, читаю…
С первых же дней знакомства, состоявшегося чуть больше года назад, бледный, со впалыми, приметными глазами мужчина называл Кудесника только так — сокращенным именем с заметным, нарочитым выделением двух букв «л». Поначалу это звучало странно, но теперь стало неким своеобразным, впрочем, совсем ненужным паролем.
— Как смог — добрался, — сообщил Климовский, проходя в помещение следом за Гердом. — Ты Зину не трогай, пусть отдыхает, я тут немножко посижу, чисто символически, и пойду к себе на чердак…