Перекресток
Шрифт:
Таня улыбнулась Сергею, потом дядьке.
— Ничего, Дядясаша, не пугайся… может, будет немножко синяк, я не знаю: я заходила к Людмиле, она что-то прикладывала…
Она отняла платок — на скуле, под самым глазом, действительно намечался уже основательный синяк.
— Кто тебя? — вскочил Сергей.
— Ой, это снежком — мы проводили военные занятия, просто снежком. Ничего страшного, уже совсем не болит, правда… Дядясаша, я купила пудру — нарочно Для этого, — достань, пожалуйста, она осталась в кармане куртки…
— Черт знает что! А еще собирается… — не договорив, полковник возмущенно
— Страшно по тебе соскучилась — целуй скорее, — шепнула Таня, подставляя ушибленное место. — Давно сидишь?
— С пяти. Действительно не болит?
— Болит, конечно… еще раз, пожалуйста…
Сергей едва успел выполнить просьбу, как вошел полковник.
— Татьяна, мне нужно уходить, так что поторопись с чаем.
— Сейчас, Дядясаша!
С помощью пудры синяк был приведен в более пристойный вид. Таня переоделась, быстро накрыла на стол.
— Дядясаша, объясни мне такую вещь! Что, в конце концов, мы должны говорить пионерам по поводу наших отношений с немцами? — спросила она, разливая чай. — Получается ведь какая-то нелепость: с одной стороны, фашисты есть фашисты, ребятам это внушали с первого класса. А с другой — Гитлера теперь и обругать нельзя лишний раз, потому что тебя сразу ущучат. Мне за эту стенгазету несчастную так влетело…
— Мало влетело, если ты до сих пор ничего не поняла, — полковник пожал плечами. — Неужели так трудно разобраться в обстановке? Неужели так трудно найти в этих условиях правильную линию поведения? Фашизм остается наиболее враждебной нам политической системой и наиболее вероятным нашим противником в будущей войне. Вернее, в той войне, которая уже идет. Но твердить об этом сейчас, когда мы в силу обстоятельств вынуждены были заключить с Германией пакт, твердить об этом сейчас было бы глупо и… нетактично. Есть вещи которые всем понятны, но о которых все же принято умалчивать. Точнее, их принято не касаться…
— Все это я прекрасно знаю, — возразила Таня. — Но это все теория, она всегда легче всего. А вот на практике, когда сталкиваешься с тем, что ребята не понимают — враг нам Германия или союзник…
— Ну, это уж ты хватила, — сказал Сергей. — Не такие уж они дураки, эти твои ребята.
— А вот представь себе! Да и чего ты от них хочешь, если сейчас в газетах чаще ругают Англию, чем Германию… невольно такое впечатление и создается. Я все-таки считаю, что никакие временные обстоятельства не должны оправдывать прекращения антифашистской пропаганды среди пионеров. Именно среди них. Ты понимаешь — нас-то уже пропагандировать нечего, вообще всех старших. А пионерам, особенно младших возрастов, нужно, наоборот, твердить об этом как можно чаще…
— Ты дотвердишься, — со зловещим спокойствием сказал полковник. — Я вообще советовал бы тебе отказаться от своего отряда, пока ты там не натворила дел.
— Ну уж нет!
— Ну, как знаешь. — Полковник допил стакан и встал из-за стола. — Может быть, тебе требуется еще одна хорошая взбучка, не спорю. Так я вас покину, Сергей…
Когда полковник ушел, Таня пересела поближе к Сергею.
— Дядясаша сегодня бьет себя хвостом по ребрам. С чего бы это?
— Бьет чем? — не понял Сергей.
— Господи, хвостом. Как тигр, понимаешь? Это я так говорю,
— Да нет, я… я, знаешь, говорил с ним…
— О чем? Не о Финляндии? Дядясаша не любит, когда его расспрашивают про Финляндию.
— Да нет, я… я говорил о наших делах. О том, что мы с тобой решили.
— Ты с ума сошел! — Таня сделала большие, испуганные глаза. — Сережа, ты просто сошел с ума: я ведь столько раз говорила тебе, что сама скажу это Дядесаше…
— Вот именно — столько раз! Ты уже полтора месяца собираешься!
— Ну так что же, просто я боялась. Ты думаешь, это так просто…
— Факт, что не просто. Поэтому я и решил поговорить сам, не сваливая это на тебя.
Таня вздохнула и замолчала, не решаясь спросить, чем же кончился разговор. Молчал и Сергей, машинально помешивая давно остывший чай.
— Господи, ну что ты как язык проглотил! — вспыхнула наконец Таня. — Не можешь сказать, что ли! Что ответил Дядясаша?
— Да что… — Сергей неопределенно пожал плечами. — В общем, знаешь, ничего не ответил. В общем-то он считает, что еще рано. Слишком, дескать, вы оба молоды, чувство еще незрелое, и вообще эти школьные романы скоро забываются…
У Тани глаза наполнились слезами.
— Я так и знала, — сказала она с тихим отчаянием. — У меня было предчувствие, что должно случиться что-то плохое. Только я думала, что это насчет контрольной по украинскому. Сережа, ну как это так получается, что нас никто не понимает из старших? И даже Дядясаша!
— Что ж делать, — отозвался Сергей. — А ты, Танюша, не расстраивайся из-за этого слишком сильно… Конечно, это жаль, что так получается, но… ты понимаешь, мне кажется, расстраиваться из-за этого не стоит. Ну, раньше это действительно было необходимо, без согласия вообще не женились, а теперь что ж…
— Господи, я знаю, что можно жениться без согласия. Мы, например, так, наверное, и поженимся. Но мне это очень тяжело, понимаешь? Твоя мама против, Дядясаша тоже против…
— Он не то чтобы против, — поправил Сергей. — Он просто советует не торопиться…
— Ну да, так всегда говорят, когда не хотят сказать прямо. Ты понимаешь, Сережа, это вот самое обидное, такое непонимание… — Таня громко всхлипнула. — Когда любишь, то хочется, чтобы все вокруг желали тебе счастья и чтобы все поздравляли и радовались вместе с тобой… А получается, что никто и слушать не хочет!
— Да ты успокойся… Ну что ты, в самом деле, а, Танюш…
— Я уже… успокоилась, — дрожащим голосом сообщила Таня. — Просто мне так вдруг стало обидно! Знаешь, Сережа, я вот твою маму совсем не виню, потому что я понимаю: ей просто страшно за тебя, что я не сумею быть хорошей женой. Я ведь прекрасно знаю, что произвожу на всех несерьезное впечатление…
— Да ну, глупости.
— Ничего не глупости, я знаю! Мать-командирша еще недавно мне сказала, что мой муж — если, мол, я когда-нибудь выйду замуж — так он будет самым разнесчастным мужем на свете. И вообще пилила меня полдня. А все из-за того, что я молоко поставила и пошла звонить Люсе насчет уроков, а оно убежало. Так что я вовсе не думаю винить твою маму за то, что она меня не любит и что вообще она против. Но почему Дядясаша!