Перелет
Шрифт:
Так закончилась для меня эта мучительная сцена. Не приходится говорить, что мои слова отнюдь не снискали мне симпатии Белы Миклоша. Но ответить иначе я не мог: было видно, что Фараго вовсе не мечтает остаться на коне, а просто пытается не допустить окончательного разрыва между тремя генералами. Это будет возможно лишь в том случае, если они придут к какому-нибудь соглашению между собой, а главное, чтобы переговоры продолжал тот, кто их начинал. То есть Габор Фараго.
Ты спрашиваешь, как я оценивал каждого из них в то время? Что ж… Могу рассказать.
Бела Миклош был очень скрытным, молчаливым, непредсказуемым человеком, но с большим военным опытом и знаниями. Это был высокообразованный человек, хорошо умеющий владеть собой. Что я имею в виду? Скажем, даже во время истории
Габор Фараго располагал необходимой для генштабиста подготовкой, у него был практический ум зажиточного венгерского крестьянина, человек он был одаренный, бывший военный атташе в Советском Союзе, прекрасно говоривший по-русски, чувствовал себя в Москве как дома, что для нас казалось странным. Когда он надевал меховое пальто, нахлобучивал на голову ушанку, то выглядел как настоящий русский мужик, приехавший в столицу за покупками. Я уверен, никто не принял бы его за иностранца. Надо отдать ему должное: у него совсем отсутствовало тщеславие, я имею в виду, что он заботился в те дни не о своей собственной карьере, а о том, чтобы сдвинуть воз с места. В этом ему помогал профессиональный дипломат Домокош Сент-Иваньи.
Домокош Сент-Иваньи вести переговоры умел. Фараго прислушивался к нему. Посол для особых поручений никогда не забывал о цели переговоров, не стеснялся добиваться поставленной цели окольными путями, умел идти на компромиссы. Словом, это был настоящий дипломат…
Тогда, в Москве, Сент-Иваньи думал, что в сложившейся ситуации в Венгрии можно установить буржуазно-демократический строй, а не социалистический. Он считал: необходимо как можно быстрее создать такое правительство, которое было бы приемлемо для Советского Союза и западных держав… Одно можно сказать, что Сент-Иваньи был более гибким и «готовым к компромиссу» партнером, чем, скажем, Геза Телеки, который, однако, какое-то время был министром, а вот Домокош Сент-Иваньи так никогда министром и не стал.
И наконец, там был Янош Вёрёш. Я о нем уже говорил, что он всячески пытался скрыть свои намерения, но тем очевиднее становилось для нас, что в конечном итоге он стремится к власти, вот какой была его цель. Ты хочешь, чтобы я дал оценку Яношу Вёрёшу. Добавлю только одно: выяснилось, что он вел два дневника. Один из них недавно был опубликован в США. Этот дневник прослеживает события после 15 октября 1944 года, и в нем, как бы это сказать, Янош Вёрёш выступает как сторонник «англо-американского» решения для Венгрии. Но есть и другой дневник Яноша Вёрёша, с которым ты и сейчас можешь познакомиться в Военно-историческом институте, причем в этом дневнике Янош Вёрёш выступает уже как сторонник «русского решения»…
Вскоре меня забрали из «генеральского салона» и вновь отправили в распоряжение штаба 4-го Украинского фронта. Оттуда 31 декабря 1944 года, то есть после сформирования Временного национального правительства, я поступил в распоряжение нового министерства обороны, которое тогда существовало лишь на словах. Хотя министр обороны уже имелся, им был Янош Вё-рёш, который за день до моего прибытия в Дебрецен отправился в Москву в составе делегации Временного правительства подписывать окончательное соглашение о перемирии. А кто же стал его заместителем? Габор Фараго…
Именно он поручил мне приступить к созданию новой венгерской армии на демократической основе.
Так что с твоим отцом я в Москве не встречался, мы увиделись с ним снова в Дебрецене в январе 1945 года, куда он прибыл через две недели после меня.
КОММЕНТАРИИ ОТЦА К ВОСПОМИНАНИЯМ КАЛЬМАНА КЕРИ: — Я далек от мысли ставить под сомнение аналитические способности Кальмана Кери, я на своем месте и в своем звании не мог так глубоко видеть проблемы и их взаимосвязь. Но…
Ведь он же сам рассказывал тебе, что начать переговоры с русскими поручалось ему самому. Когда его командир Бела Миклош решил поехать через линию фронта, именно Кальман Кери обязан был напомнить ему, что в уставе сказано: командующий армией и начальник штаба одновременно не имеют права покидать ее…
Если Кальману Кери поручалось начать переговоры с русскими, то Бела Миклош обязан был оставаться в распоряжении 1-й армии…
Далее, признавая заслуги и блестящие личные качества Белы Миклоша, я все-таки не могу не сказать, что в этот момент он был не самым подходящим командующим хорошо вооруженной, прекрасно обученной, способной сыграть важнейшую роль 1-й венгерской армией. Выражаясь сегодняшним языком, я бы сказал, что кадровая политика Хорти была ошибочной. Известно, что Бела Миклош относился к числу особо доверенных лиц регента. Когда-то он был даже флигель-адъютантом Хорти… Но вот в решающий момент (то есть 15 октября 1944 года) эти лица оказались неспособными самостоятельно принимать решения и действовать…
Я убежден, что Кальман Кери, понимая это, просто-напросто боялся оставить Белу Миклоша одного во главе 1-й венгерской армии…
БЕСЕДА С ОТЦОМ (1977 год): — Итак, ты встретился в Москве с тремя венгерскими генерал-полковниками. Причем несколько списков будущего венгерского правительства было отвергнуто…
— Мне необходимо было принять какое-то решение. Прежде всего следовало сделать выбор: либо оставаться пассивным наблюдателем, фаталистически покориться судьбе (ведь оказать сколько-нибудь существенное влияние на ход событий я не мог из-за отсутствия меморандума и письменных полномочий от Венгерского фронта), либо, не обращая внимания на эти формальные, негативные моменты, попытаться все-таки добиться осуществления цели поездки, подробно рассказать о тех задачах, которые ставит перед собой Венгерский фронт, о чем мне подробно рассказал Золтан Тилди. Я выбрал последнее. Но была и еще одна трудность, связанная с наличием трех генерал-полковников. Ведь это были генералы, полководцы, а я всего лишь майор генерального штаба, причем получивший это звание совсем недавно. Как мне добиться чего-то даже с их одобрения и согласия? А уж идти против их воли было совсем нереально. Во время первой беседы с Кузнецовым я понял, что генералы ведут серьезные переговоры и будут играть важную роль в окончательном решении вопроса (формировании правительства). Однако я считал более важным не политическое решение (ведь состав правительства всегда несколько условен, кандидатуры легко поддаются замене), а военное: участие венгерских частей под командованием венгерских офицеров в боях против немцев на основе подписанного 11 октября предварительного соглашения о перемирии. Словом, речь шла о том, что новое правительство демократической Венгрии, которое вскоре будет сформировано, подтвердит и одобрит заключенное перемирие, а детали окончательного соглашения в ближайшем будущем будут обсуждены с представителями держав антигитлеровской коалиции. (Пересматривать соглашение о временном перемирии, заключенном делегацией Габора Фараго, никто не пытался, речь шла только о его усовершенствовании.)
Таким образом, передо мной в Москве стояла задача добиться признания советской стороной существовавшего к тому времени Венгерского фронта, возможности участия Венгерского фронта в создании правительства, то есть возможности участия в управлении страной, а следовательно, полного доверия к Венгерскому фронту… Представить такой состав правительства Венгрии, который был бы быстро признан и одобрен руководителями союзных стран, то есть создания такого правительства, с которым союзники согласились бы сесть за стол переговоров. И с этим подготовленным заранее списком членов будущего кабинета надо было вернуться либо в уже освобожденный Будапешт, либо в какой-то другой город на востоке страны (с самого начала имелся в виду Дебрецен, хотя Енё Гере в качестве возможного варианта предложил Сегед) и там от имени нового демократического венгерского правительства и под руководством штаба движения вооруженного Сопротивления начать создание новой венгерской армии, чтобы она успела принять участие в боях по освобождению родины.