Перелётный жених. Книга вторая
Шрифт:
– Что подумал?
– Не, не, ничего такого… Дети, небось, шалят.
– Вот уж нет. Старший сын уехал на три дня в Лимерик, а близнецы спали крепко, с утра в школу еле добудилась, – и тут ее осенило. – А-а-а-а… Невестка. Она, стервозина. Она!
– О, как! – изумился ирландец. – Наша дуреха мечтает стать похожей на худышек из модных журналов. Выходит, днем она сидит на диете, а как стемнеет, крадется на кухню и жрет?!
– Может, все-таки мальчики? – предположил Лев. – Я вот часто совершаю ночные набеги на холодильник.
– Тогда бы в раковине остались грязные ложки. Мужчины в этом доме, сэра,
Она фыркнула и стала демонстративно убирать со стола. Так, понятно. Гостю пора откланиваться.
– Далеко ли до Дублина?
– Смотря как считать. Ежели прямо сейчас встанешь и пойдешь вдоль побережья, никуда не сворачивая, – он нарисовал пальцем в остатках томатного соуса причудливо-изломанную линию, – то к послезавтрему дошкандыбаешь. А на машине, по дороге, – на этот раз линия получилась прямая и ровная, – часа два-три.
Ирландец облизал палец, отщипнул хлебный мякиш и собрал подливку вместе с импровизированной картой. Долго жевал, а когда проглотил, сказал:
– Бери мой лисапед! К вечеру будешь там.
Если бы не вторая пинта крепкого пива, Лев подумал бы и отказался. Но история обычно не терпит сослагательного наклонения, так отчего же нашей истории делать исключение?! Хмельной голове совершенно наплевать, что ногам придется крутить педали семь часов кряду, а некоторые другие части тела сотрутся о неудобное сиденье.
– По рукам! Только, как его потом вернуть?
– А, не парься! Въедешь в город по одиннадцатому шоссе, сразу уткнешься в красный дом. Справа, – хотя махнул рукой влево. – Это почта, старейшая в Эйре, смекаешь? Оставь там. Скажи – Брадан из Килмор-Ки лисапед через неделю заберет. Меня там все знают.
– Ой, прямо весь Дублин знает тебя, шалопутный! – усмехнулась Мюрин, обнимая мужа за плечи.
– За весь Дублин я не скажу. Но на той почте точно все знают.
– Получается, ты целую неделю не будешь развозить письма, – удивился Лев. – Люди же возмутятся.
– Наоборот, спляшут на радостях. Наш народ не шибко жалует почтарей.
– Почему?
– Издавна так повелось. Красотулечка, может, нацедишь еще пивка? Байка-то выйдет аккурат на кружечку.
Хозяйка покачала головой, но пошла в погреб.
– Пользуешься моей добротой, – ворчала она.
– Издавна так повелось. Когда юноша хотел объясниться в любви, он не писал признаний, а сайгачил на луг, рвал там охапку вереска и горечавки, опосля чего топтался под окном девицы, пока та не выглянет. Ну, или пока отец красавицы не прогонит дубиной. Или, вишь ты, когда бабуля из соседней деревни поздравляла внучка с днем рождения, она посылала не телеграмму, а пару шиллингов. В наших краях народ не настолько богат, чтобы тратиться на почтовые марки. Письма отправляет государство. Поэтому соседи знают: почтарь – завсегда символ беды.
Он хлебнул из кружки и облизал губы.
– Прадед мой разносил похоронки в 40-е. Эйре в ту войну не вмешивалась, но сто тысяч парней ушли добровольцами в британскую армию. Они гибли на чужой земле каждый божий день. Даже по воскресеньям. На почту приходили пачки сообщений за подписью треклятого Уинни [8] . Прадед складывал их в сумку и раз в месяц обходил наш городок, семь окрестных деревень и полсотни далеких ферм. У старика не было правой ноги, только скрипучая деревяшка, потому ходил он медленно, постукивая протезом. Этот стук пугал людей до смерти. Матери и жены, заслышав издали жуткие звуки, закрывали окна. Молились: «Господи, пусть он пройдет мимо!» Мальчишки разбегались в ужасе, с криком: «Берегитесь! Траурный вестник идет!» Так его прозвали за черный мундир.
8
Уинстон Черчилль, премьер-министр Великобритании (1940-1945 гг.)
– Но ведь война кончилась!
– На континенте, может быть. А у нас на острове… Слыхал про «Шинн Фейн», «Кланн на Поблахта», ИРА? Отряды боевиков взрывали бомбы на севере, но среди них было немало парней с юга. Так что и моему деду пришлось разносить похоронки в 60-е и в 70-е. А еще повестки: матерей вызывали в суд, чтобы они давали показания против своих детей. Дед завел упрямого осла, который поминутно останавливался и орал благим матом, требуя жратвы. Пока скотина паслась, ощипывая придорожный чертополох, дурные вести не расползались по округе.
Ирландец надолго припал к кружке.
– Отец думал, что времена, наконец, поменяются. Но и на его долю хватило «писем из ада». В конце 80-х полыхнуло в Ольстере и Белфасте, британцы ловили наших парней сотнями, а в тюрьмах многие из них умирали. Люди снова начали шарахаться, едва завидев почтаря. Отец ездил на пикапе и заправлялся всегда на пару пенсов, чтобы машина непременно заглохла где-нибудь посреди полей. Там и сидел весь день, глядя на облака, а вечером возвращался в почтовую контору и говорил начальнику: «Ладно, до завтра подождут. Хоть эту ночь поспят спокойно!»
Он допил пиво, постучал по донышку, подгоняя последние капли.
– Мне, считай, дико свезло. Я всего лишь развожу штрафы, счета за электричество и прочие бумаги, которые не радуют соседей. Но если я задержусь на неделю, значит, люди чутка поживут без нервотрепки. За это стоит выпить еще, а?
– Ишь, чего захотел! – нахмурилась Мюрин. – Я-то, наивная, обрадовалась. Думала, позовем в гости культурного человека, а не твоих свинорожих собутыльников, хоть денек трезвым походишь. И чем все кончилось?! Нарезался, ирод, и, поди же ты, все мало!
Да уж, пора откланиваться, а бежать. Иначе угодишь под раздачу.
Лев встал из-за стола.
– Так в какую сторону, говоришь, ехать?
Лев Мартынов:-(крутит педали
20 апреля, 10:42
Где-то на дороге в Дублин, Ирландия
Доступно: всем
Ирландцы народ общительный, приветливо машут руками и смешными бесформенными шляпами. Крутят пальцем у виска. Не ясно – с чего бы?! Сами гоняют по проселку, как безумные, а человек спокойненько едет на велосипеде, правил не нарушает. Конечно, после темного пива в голове шумит, но не настолько же. Может в здешних краях красная рубаха – отличительный знак сумасшедших? Или язык жестов тут другой?