Перелистывая годы
Шрифт:
Недели через две оповестили, что к нам пожалует Лазарь Моисеевич Каганович. На той же даче жила семья какого-то начальника по фамилии Приворотский, а жена того Приворотского приходилась родной сестрой жене Кагановича.
Все выглядело примерно так… Предупредили, что визит будет семейным: никакая торжественность, никакая официальщина не должны сопровождать Лазаря Моисеевича.
Чтобы придать визиту совсем уж демократичный, лишенный казенности характер, «сестра жены» попросила меня прочитать то стихотворение, которое одобрил Маршак. Мама попыталась объяснить, что ситуация все же совсем другая… К месту ли будут мои стихи?
— Нам посоветовали, чтобы Толя обязательно прочитал, — многозначительно настоял Приворотский.
Стало быть, посещение Кагановича готовилось заранее, дача была «под колпаком» и о встрече с Маршаком знали во всех подробностях.
Несмотря на «семейный характер» встречи, к нам на заре пожаловала охрана Лазаря Моисеевича. Весь дачный участок изучили, исследовали, рассмотрели под микроскопом. Разглядывали чуланы, беседку, ощупывали скамейки, каким-то загадочным аппаратом «прочесывали» траву, кусты, клумбы.
Дача самого Кагановича высилась за рекой… Оттуда в полдень к нам прикатил «линкольн» с металлической собакой в азарте прыжка на радиаторе. Вожди, позднее усевшиеся в «паккарды», тогда ездили на «линкольнах». Удручающее единообразие наблюдалось и в этом!
Лазарь Моисеевич был в белом кителе и белой «сталинке» на голове. Говорил с явным еврейским акцентом.
Именитого гостя сопровождали жена, словно двойник похожая на жену Приворотского, и дочь Майя, которая сразу же показалась мне симпатичной и доброжелательной. Ну, а еще на участке как бы невзначай оказались охранники, улыбавшиеся непрерывно и без всякой причины.
— Здравствуйте, товарищи! — сказал Лазарь Моисеевич.
И все не вполне стройным от внутренней дрожи хором ответили:
— Здравствуйте…
Я постарался спрятаться за взрослыми спинами, но Каганович тут же меня высмотрел: первое внимание полагалось дарить детям.
— А тебя как зовут?
Я ответил… Лазарь Моисеевич нежно, но и настоятельно вытянул меня из общей «группы встречающих». Уселся на скамейку, а меня усадил на колени. Маме это не нравилось, и она нервно вытирала ладонью лоб.
— Рассаживайтесь, товарищи, — предложил Каганович всем остальным. Но все остались «на своих двоих».
— Ты пионер? — спросил Каганович.
— Ему еще рановато… — предположила дочь Майя.
Лазарь Моисеевич огорчился:
— Но ты, я надеюсь, готовишься… в пионеры?
— Не волнуйся, папа. Как он может не готовиться? — аккуратно поставила на место своего всемогущего родителя дочь Майя.
Мама, казалось, вот-вот благодарно бросится ей на шею.
— А знаешь ли ты, что значит «пионер»? — настоятельно допытывался Лазарь Моисеевич.
Я замешкался. Мама вытерла лоб.
— Это значит — идущий впереди, в авангарде. Будешь таким?
— Он будет. Не волнуйся, папа! — опять пришла на выручку его дочь Майя, которой в семье, видно, была позволена и ирония.
— Он сочиняет стихи, — доложил Приворотский.
— Ты хочешь почитать? — спросила Майя и потрепала меня по волосам.
Она не вписывалась в общую свиту — и с каждой минутой нравилась мне все больше.
Настроения читать у меня не было, но я прочитал.
— Очень лирично. И искренно! — похвалила Майя.
— Молодец! — произнес Лазарь Моисеевич, будто я выполнил ответственное задание. — Но соловьи, Толя, пели и сто лет назад и двести. Сочинил бы то что-нибудь про сегодняшние дни нашей Родины. И про лучшего друга детей товарища Сталина! Сочинишь?
— Обязательно сочинит, — торопливо пообещал Приворотский, боясь, что я отреагирую как-то не так и не сразу.
— Ну, расти смелым, трудолюбивым, — дал наказ Каганович.
— И добрым, — добавила Майя.
Лазарь Моисеевич согласился:
— И добрым.
Года через четыре он собственноручно подписал приказ об аресте отца моей жены. И тот сгинул в возрасте тридцати трех лет.
ПРО ЕГОРА ГАЙДАРА, ЕГО ОТЦА ТИМУРА
И ЕГО БАБУШКУ ЛИЮ
Из блокнота
Это было в ту пору, когда до перестройки в бывшем Советском Союзе было еще далеко… Потенциальные силы грядущих борений скрывались, ждали своего часа, как мины сверхзамедленного, но и неотвратимого действия. И Грузия с Абхазией еще не приступили к огнестрельному выяснению отношений, а посему в Гаграх нормально функционировал писательский Дом творчества. Там, на берегу Черного моря, и у меня на глазах впервые познакомились сын Аркадия Гайдара и дочь уральского сказочника Павла Бажова. Он был Тимуром, а она в обиходе звалась Ритой, но полное имя звучало куда более парадно: Ариадна. Таким образом, было предопределено появление на свет будущего премьер-министра России и главы партии «Выбор России».
На год раньше Тимур тоже отдыхал в Гаграх, но холостяком — с еще неопределенными семейными перспективами. Все, чьим отношением стоит дорожить, относились к нему с уважением и более того — любили его (и не только за громкую фамилию, а и за собственные достоинства). Да и почему было не любить: умница, не подвергавший свои высказывания внутренней цензуре, гусар и рубаха-парень, в котором уже угадывался будущий адмирал, безоглядный смельчак! Вот лишь одна из романтических историй, связанных с его храбростью… Как-то, поздним вечером, три или четыре писательские супруги отправились в парк: «подышать перед сном». Но нежданно из-за кустов выскочила компания младых кавказцев, захмелевших от коньяка и животных намерений. Эти намерения были до такой степени очевидны, что насмерть перепуганные женщины огласили парк истеричными сигналами бедствия и мольбами о помощи. Угрожающе сверкнувшие в лунном свете ножи заставили те крики испуганно оборваться. Никто им не внял (или не пожелал внимать!). Услышал их только возвращавшийся откуда-то Тимур. Ни секунды не размышляя, он вонзился в парковую аллею, где могло подстерегать что угодно. Говорят, чувство страха присуще и любому герою… Но Тимур, как я убеждался, его не ведал. Нагло превосходящие силы обступили его, — но бесстрашие разорвало порочный круг…
Одним словом, несостоявшиеся насильники, стращавшие Тимура ножами и пустыми коньячными бутылками, сами с позором бежали… А дамы в Доме творчества стали поглядывать на Тимура с настораживавшим мужей любопытством.
Довелось мне однажды ездить вместе с Тимуром на родину нашего общего, уже покойного в ту пору, друга Сергея Орлова — поэта и бойца, трижды горевшего в танке на самой гибельной «нейтральной полосе»: между своими и чужими. Сергей Орлов создал нетленные строки о войне:
Его зарыли в шар земной, А был он лишь солдат…