Перелом. От Брежнева к Горбачеву
Шрифт:
А потом снова на Конференцию — теперь надо было разработать до мельчайших деталей сценарий завтрашнего заключительного заседания. Сбоев на нем быть не должно. Договорились, однако, довольно быстро о такой последовательности событий:
— Председатель спрашивает о консенсусе по Документу Стокгольмской конференции. В соответствии с правилами СБСЕ все решения в его рамках принимаются единогласно. Поэтому прежде, чем спрашивать о консенсусе, надо удостовериться, что он действительно существует — иначе провал.
— Затем председатель зачитывает согласованные заявления председателя.
— После
— И только потом председатель предлагает приступить к открытому заседанию, на котором будут выступать делегаты.
Но на этом наш рабочий день, а вернее ночь, не закончился. Только около 12 мы вернулись в посольство на Мариеберг и еще до трех часов готовились к завтрашнему заседанию. А всю ночь напролет на Конференции сидели группы экспертов, которые тщательно сверяли переводы на все шесть официальных языков СБСЕ.
В 6 утра 21 сентября снова на ногах. На нашем внутреннем заседании делегации надо еще раз проверить готовность, обсудить сегодняшнее выступление. В половине восьмого с Конференции вернулся наш ведущий переводчик Андрей Грошев. Всю ночь с американскими коллегами они сверяли русский и английский тексты. Все вроде бы нормально.
Последнее пленарное заседание возобновило работу в 9.00 в Культурхьюсете. Шведский посол Лидгардт от имени трех групп государств представил согласованный Документ Стокгольмской конференции. Председатель спросил, есть ли замечания, и внимательно осмотрел зал. Стояла гробовая тишина. Жозе Куатильеро ударил председательским молотком по столу — Документ принят.
После этого начались интерпретирующие заявления и речи. Ничего нового в них не было. Мы сделали заявление, что в дальнейшем Советский Союз имеет в виду поставить на Конференции вопросы уведомления о самостоятельных учениях ВВС и ВМС, ограничения масштабов военных учений и охвате уведомлениями территории всех государств — участников Конференции. Тут явно подразумевались Соединенные Штаты. Но никаких эмоций это на Конференции не вызвало. Вопросов можно ставить сколько угодно. Другое дело, что из этого получится.
Позднее в холле посол Берри как бы невзначай поинтересовался:
— С чего вдруг ты сделал заявление об охвате мерами доверия всех участников европейского процесса?
Я пожал плечами и начал говорить о равенстве прав для всех. Хотя, откровенно говоря, и сам толком не знал, почему вдруг этим утром я получил указание сделать такое заявление. Скорее всего, это была своего рода плата: военные, уступив нажиму Горбачева по параметрам, настояли сделать такое заявление.
Потом пили шампанское, веселились, поздравляли и принимали поздравления. Конференция успешно завершилась. Кто мог бы это представить три года назад? Вот уж поистине «нежданное дитя» –первое соглашение времён горбачёвской перестройки.
ОДИН ШАНС ИЗ СТА
Пожалуй, впервые за много недель я ушел домой к семи часам и расслабился — просто сидел и смотрел телевизор. Показывали различные программы новостей — «Время», «БиБиСи», «СиНН».
Неожиданно около десяти часов вечера раздался телефонный звонок. Это снова был «референтурщик».
— Для Вас срочное, из Москвы.
Тут я не выдержал и буквально застонал: «Ну что там еще?» И тут «референтурщик», славившийся своей педантичностью и аккуратностью, наверно, впервые нарушил самую святую инструкцию — зачитал мне телеграмму по телефону: Горбачёв благодарит за проделанную работу, которая заслуживает самой высокой оценки.
С тем и лег спать. А на следующий день, 23 сентября, встал, как барин, в девять часов — первое безмятежно спокойное утро. Но уже через полчаса прямо из ванной меня выдернул опять «референтурщик» — срочная из Москвы. Ковалев сообщал, что Горбачев поручил мне лично провести пресс — конференцию в Москве не позднее 24 сентября.
Рейсом 12.50 я вылетел из Стокгольма, а вечером уже был в МИДе. Ковалев тепло поздравил и сказал: «Давайте я Вас обниму». Потом посмотрел внимательно и бросил загадочную фразу:
— У Вас был только один шанс из ста, и Вы его все— таки вытянули.
Накануне вечером, —говорил он, — у меня была беседа с Горбачевым. Он доволен результатами Стокгольма и сказал, что Гриневскому надо выступить на пресс — конференции примерно в том же ключе, что и в телеграмме. Он спросил, где Вы сейчас находитесь и успеете ли прилететь из Стокгольма.
Но сегодня Добрынин разговаривал с Горбачевым и высказал идею, чтобы во время пресс— конференции было оглашено Заявление Генерального секретаря по результатам Стокгольма. Оно должно быть кратким: три абзаца — три мысли. Горбачев вроде бы согласился.
В тот же вечер я набросал проект Заявления Горбачева в трех абзацах и краткую Записку.
Уважаемый Михаил Сергеевич,
Прошу рассмотреть проект Заявления от Вашего имени о результатах Стокгольмской конференции, которое было бы оглашено на пресс— конференции 26 сентября (проводит глава делегации Советского Союза О.А.Гриневский). Прошу согласия. А.Ковалев. 24 сентября 1986 года.
Это тоже было нововведение, — отметил я про себя. Раньше Записок на имя Генерального не писали — все они были адресованы безлично: ЦК КПСС.
Горбачев принял меня в своем кремлевском кабинете накоротке. Выглядел он прекрасно — загорелый, уверенный, улыбающийся, глаза горят.
— Молодец, — сказал он, крепко пожимая мне руку. — Слово держишь. Я читал твою телеграмму из Стокгольма. Все правильно, только тональность надо менять. Стокгольм — это не только наша победа, это общая победа. Поэтому на пресс — конференции надо сказать также о вкладе нейтралов и западноевропейцев, да и американцев. Если бы они были против, то ничего бы не вышло. Поэтому соглашение в Стокгольме — это прорыв в плане разоружения, доверия, улучшения международного климата в целом. Будем считать, что первый шаг по этой дороге сделан.