Перелом

Фрэнсис Дик

Потом я имел продолжительную беседу с членами Жокей-клуба и несколькими распорядителями, после которой меня тоже отпустили с миром.

Затем я попросил Маргарет на все вопросы владельцев отвечать, что я остаюсь в Роули Лодж тренером до конца сезона и предлагаю желающим забрать своих лошадей.

– Это правда? – спросила она. – Вы действительно останетесь?

– Положение-то безвыходное, – сказал я. Но оба мы улыбались.

– Я поняла, что вам здесь нравится: еще тогда, когда вы отказали Джону

Бредону. – Я не стал ее разочаровывать. – Я рада, – сказала она. – Наверное, нехорошо так говорить, тем более что отец ваш только вчера умер, но мне больше нравится работать с вами.

Я не был таким диктатором, как он, вот и все. Маргарет могла хорошо работать с кем угодно. Перед уходом она сказала, что никто пока еще не выразил желания забрать из конюшен лошадей, включая и банкира, владельца Архангела.

Когда она ушла, я позвонил своим поверенным в Лондон и попросил возвратить мне конверт, который велел вскрыть в случае моей смерти. Затем я проглотил несколько таблеток кодеина, подождал, пока боль хоть немного утихнет, и с пяти до шести тридцати совершал вместе с Этти вечерний обход конюшен.

Мы прошли мимо пустого денника Ланкета.

– Черт бы побрал этого Алекса, – сказала Этти, но как-то рассеянно. Для нее все осталось в прошлом. Только предстоящие скачки имели значение. Она рассказала мне о своих планах на будущее. Четко, разумно, убедительно. Я оставался в Роули Лодж тренером, и ей не надо было привыкать к новым порядкам.

Я оставил ее наблюдать за вечерним кормлением лошадей и пошел домой. Что-то заставило меня посмотреть в сторону подъезда. Не двигаясь, почти сливаясь со стволами деревьев, там стоял Алессандро. Я неторопливо пошел через манеж ему навстречу.

Переживания состарили Алессандро до такой степени, что сейчас он выглядел скорее на сорок, чем на восемнадцать. От него остались кожа да кости, а в черных глазах застыло выражение отчаяния.

– Я пришел, – проговорил он. – Мне надо... Вы говорили вначале, что мне причитается половина денег за скачки.., можно мне.., получить их?

– Да, – сказал я. – Конечно. Алессандро сглотнул слюну.

– Простите, что я пришел. Но я должен был прийти.., попросить у вас денег.

– Я могу рассчитаться с вами сейчас же, – ответил я. – Пройдемте в контору.

Я чуть повернулся, приглашая его следовать за собой, но Алессандро остался стоять на месте.

– Нет.., не могу.

– В таком случае я отправлю деньги в “Форбэри Инн”, – предложил я. Он кивнул.

– Спасибо.

– Вы решили, что будете делать дальше? – спросил я. Лицо Алессандро еще больше омрачилось.

– Нет. – В нем явно происходила какая-то борьба. Собравшись с духом, он крепко стиснул зубы и задал вопрос, который нестерпимо его мучил:

– Когда меня дисквалифицируют?

Как сказала

Джилли, Нейл Гриффон был психом.

– Вас не дисквалифицируют, – сказал я. – Сегодня утром я имел разговор в Жокей-клубе. Я объяснил, что вас не следует лишать права из-за того, что ваш отец сошел с ума, и со мной согласились. Вам, конечно, может быть не очень приятно, что я сделал упор на сумасшествие, но ничего другого мне не оставалось.

– Но... – растерянно произнес он, – разве вы не рассказали о лунном Камне, Индиго.., своем плече?

– Нет.

– Я не понимаю, почему?

– Не вижу смысла мстить вам за то, что сделал ваш отец.

– Но.., он сделал это.., в самом начале.., потому что я попросил.

– Алессандро, – сказал я. – Как вы думаете, много существует на свете отцов, которые поступили бы подобным образом? Если бы их сыновья вдруг заявили, что хотят участвовать в дерби на Архангеле, кто из них стал бы убивать, чтобы выполнить эту просьбу?

Алессандро надолго задумался.

– Значит, он был сумасшедшим. Действительно сумасшедшим, – произнес он. Лицо его опять помрачнело.

– Он был болен, – ответил я. – Он заболел после вашего рождения, и болезнь затронула его мозг.

– Тогда я.., не...

– Нет, – сказал я. – Это не наследственное. Вы так же нормальны, как все. И ваш разум в ваших руках.

– В моих руках, – невнятно повторил он. Напряженная работа мысли отразилась на лице Алессандро, а я молчал, чтобы не мешать ему, и терпеливо ждал, потому что дальнейшая судьба Алессандро зависела сейчас от его ответа.

– Я хочу быть жокеем, – еле слышно произнес он. – Хорошим жокеем. Я перевел дыхание.

– Вы можете участвовать в скачках повсюду, – сказал я. – В любой точке земного шара.

Алессандро напряженно посмотрел на меня, и на лице его не появилось былого высокомерия. Он совсем не походил на того мальчика, который пришел ко мне три месяца тому назад, да он больше им и не был. Чтобы победить отца, я изменил жизнь сына. Я изменил и его самого: сперва – чтобы обезопасить себя, потом – потому что в Алессандро было слишком много хорошего, и за него стоило побороться.

– Если хотите, можете остаться в Роули Лодж, – резко сказал я.

Что-то сломалось в нем: так лопается туго натянутая струна. Невероятно, но, когда Алессандро отвернулся, я мог бы поклясться, что в глазах его стояли слезы.

Он сделал несколько шагов вперед и остановился.

– Ну? – спросил я.

Алессандро отвернулся. Слезы ушли обратно в слезные железы, как часто бывает у молодых.

– Кем? – с опаской спросил он, предчувствуя подвох.

– Жокеем наших конюшен, – сказал я. – Вторым после Томми.

Он сделал еще несколько шагов по дорожке на негнущихся ногах.