Перелом
Шрифт:
— Протестую, — прервал его Тони. — Успехи доктора Баумана и жертвы, которые ради этого он понес во время обучения, не имеют отношения к данному делу.
— Мистер Бингем, — вмешался судья Дейвидсон, — ваши свидетели действительно готовы подтвердить ваши слова?
— Совершенно верно, ваша честь.
— Протест отклоняется. Продолжайте.
— Но прежде чем я поделюсь с вами, как мы намерены строить защиту, я расскажу о той медицинской практике, которую ведет доктор Бауман и о которой мистер Фазано говорил в уничижительном тоне, назвав ее «concierge-медициной».
Алексис снова взглянула на присяжных. Ее беспокоил словарь Рэндольфа —
— Однако, — сказал Рэндольф, поднимая ухоженную руку с таким видом, словно делал выговор непослушным детям, — слово «concierge» в его обычном смысле означает «услуга» или «помощь». Вы услышите показания нескольких медиков, что подобная разновидность медицинской практики позволяет уделять каждому пациенту больше внимания во время приема или визита на дом. Одним словом, concierge-медицина — это та медицина, которой хотели бы пользоваться все мы, простые люди. Из показаний вы узнаете, что на медицинских факультетах всех студентов подготавливают к подобного рода практике. Из тех же показаний вы поймете, что такая медицина освобождает врачей от экономических уз, вынуждающих их принимать как можно больше пациентов, чтобы оправдать свои затраты. Позвольте мне привести некоторые примеры.
Прежде чем Рэндольф начал скучнейший экскурс в экономику медицинских услуг, Алексис поднялась со своего места. Сделала она это скорее рефлекторно, нежели сознательно. Извинившись, она стала продвигаться к центральному проходу. На какое-то мгновение она встретилась взглядом с человеком, одетым как Тони Фазано. Взгляд его немигающих глаз немного испугал Алексис, но уже через минуту она о нем забыла. Женщина подошла к тяжелой двери и открыла ее, стараясь как можно меньше шуметь. К сожалению, дверь скрипнула, и это услышал весь суд. Алексис на миг замерла, а затем, выскользнув в большой вестибюль, уселась на обитую кожей скамью. Порывшись в висевшей на плече сумочке, она извлекла сотовый телефон.
Поняв, что прием в этом месте плохой, она спустилась на лифте на первый этаж и вышла на солнце. День был настолько ярким, что после долгого пребывания в помещении Алексис сощурилась. Оказавшись в одиночестве, Алексис прислонилась к ограде, сунула для безопасности сумочку под мышку и, просмотрев телефонную книгу мобильника, нашла номер рабочего телефона старшего брата.
Пока шло соединение, Алексис пыталась вспомнить, когда и по какому случаю последний раз звонила брату. Этого она, естественно, не вспомнила — с той поры прошло несколько месяцев, а то и полгода. Не звонила она из-за своих семейных проблем. Но и до этого их редкие контакты носили случайный характер, о чем она очень сожалела, потому что в детстве брат и сестра были очень близки. У Джека была трудная жизнь, после того как пятнадцать лет назад его жена и две дочери погибли в авиационной катастрофе. Они летели домой из Чикаго, где Джек был на курсах повышения квалификации патологоанатомов. Когда через несколько лет Джек перебрался в Нью-Йорк, Алексис надеялась, что они будут видеться чаще. Но этого не случилось — Джек тяжело переживал трагедию, и ее дочери были для него болезненным напоминанием. Трейси, старшая дочь Алексис, родилась через месяц после катастрофы.
— Надеюсь, что это важно, Солдано, — даже не поздоровавшись, сразу начал Джек. — Но пока я не намерен что-либо предпринимать.
— Джек, это Алексис.
— Алексис! Прости! Я думал, что звонит мой приятель, детектив из городского департамента полиции. Он несколько раз пытался дозвониться мне из машины, но каждый раз звонок прерывался.
— Если тебе надо дождаться его звонка, я тебе перезвоню.
— Нет, я с ним потолкую позже. Я знаю, что он хочет получить то, чего у нас пока нет. А он требует результаты немедленно. Что случилось? Я очень рад тебя слышать. Никак не ждал, что в это время можешь позвонить ты.
— Прости, что звоню тебе на работу. Тебе ничего не мешает говорить?
— Честно говоря, в моей приемной полно пациентов. Но все они могут подождать, поскольку уже мертвы.
Алексис невольно хихикнула. Новый, насмешливый образ Джека существенно отличался от его прошлого имиджа. Джек всегда обладал чувством юмора, однако в прошлом его юмор был гораздо тоньше и добрее.
— Как обстоят дела в этом захолустье? Все в порядке? Дневной звонок — дело для тебя не совсем обычное. Ты сейчас работаешь в больнице?
— Вообще-то нет. Мне ужасно стыдно, но я не могу вспомнить, когда звонила тебе в последний раз.
— Примерно восемь месяцев назад. Ты позвонила, чтобы сообщить о возвращении домой блудного мужа. Насколько помню, я не проявил по этому поводу большого оптимизма и высказался довольно откровенно. Крэг никогда не казался мне хорошим семьянином. Я, кажется, сказал, что он стал замечательным лекарем и никудышным мужем и отцом. Прости, если я тебя тогда обидел.
— Твой слова меня удивили, но нисколько не обидели.
— А я подумал, что обидел. После этого тебя не было слышно восемь месяцев.
«Мог бы и сам позвонить», — подумала Алексис, но вслух этого не произнесла.
— Ты спрашиваешь, как идут дела? Идут не очень хорошо.
— Печально это слышать. Надеюсь, мое пророчество не оправдалось?
— Нет. Крэг пока дома. На него подали в суд за ненадлежащее выполнение своих обязанностей. Насколько я помню, я тебе этого тогда не сообщила?
— Нет. О подобном пустяке ты упомянуть забыла. Это случилось после того, как он вернулся домой, или раньше?
— Это было тяжелое время, — сказала Алексис, проигнорировав вопрос брата.
— Могу представить. Но как он угодил в такую передрягу при его отношении к пациентам? Хотя в той правовой ситуации, которая сейчас сложилась вокруг понятия «врачебная халатность и ненадлежащее исполнение обязанностей», угодить в дерьмо рискует каждый.
— Суд начался сегодня.
— Что же, пожелай ему от моего имени удачи. Зная, как он хотел всегда быть во всем первым, я думаю, что он тяжело воспринимает публичную порку.
— Мягко сказано. Все врачи болезненно воспринимают обвинение в халатности, но для Крэга это особенно тяжело — ведь он себя очень высоко ценит. Крэг сложил все яйца в одну корзину. Эти восемь месяцев были для него сущим адом.
— Как это сказалось на тебе и девочках?
— Нам было нелегко, но мы справились, за исключением Трейси. Пятнадцать лет — возраст трудный, а дополнительные нагрузки делают его почти невыносимым. Она никак не может простить ему, что он нас оставил, завязав интрижку с одной из своих секретарш. Образ мужчин в ее сознании претерпел существенные пертурбации. Меган и Кристина отнеслись ко всему более или менее спокойно. Как тебе известно, Крэгу всегда не хватало времени на детей.