Перемена мест. Часть третья

Рэй Виктор Юрьевич

– Что за черт? – лейтенант судорожно пытался сообразить, что все это значит и какие действия ему надлежит предпринять.

Внезапно яркий сполох белого пламени вырвался из осколка. Никто не успел ничего понять.

Прибывший через десять минут в точку десантный вертолет не нашел никаких следов спецгруппы, которую должен был подобрать. Не было никаких следов боя.

Часть первая. Исчезновение

Является ли человеческое невезение некоей абстрактной величиной? Величиной ли? Как вообще определить, почему кому-то судьбой отмерено громадное количество успехов, коими

активно нашпигован его жизненный путь. А кому-то – в той же пропорции доводится огребать по полной. По каким критериям происходит отбор?

И вообще, почему именно ему, Даньке, в данный момент так не везет. Не в том смысле, что конкретно в данную минуту, или некий краткий период времени. А вот уже несколько лет. С самого рождения, если быть точнее. Вообще, сам факт его рождения, наверно, опечалил множество народа на всей планете. И почему его не спросили, согласен ли он появиться на свет? Нужно ли ему это. Но кто-то, как зачастую бывает, принял ответственное решение, не подумав ни о последствиях, ни о том, кто потом будет отвечать, и шестнадцать лет назад, в девять часов тридцать семь минут утра по московскому времени Даниил оповестил мир о своем появлении громким надрывным криком. От которого, по воспоминаниям его матери, едва не оглохли принимавшие роды медработники. Отец его, видимо, под глубоким впечатлением от собственного отпрыска, буквально через неделю собрал немногочисленные вещи и навсегда испарился из жизни как его матери, так и собственно Даньки.

Таким образом, воспитание маленького синеглазого мальчонки, еще и не подозревавшего о собственной судьбе, легло на плечи матери и бабушки. Вырос Даня из-за такого фортеля с отсутствием мужской руки в своей судьбе нежным, ласковым, добрым юношей-хлюпиком. Очень романтичным хлюпиком, надо сказать. К тому же, не лишенным таланта, по заверениям близких родственников. Он даже стихи писал.

Казалось бы, ну чего страшного? Многие стараются каким-либо образом самовыражаться. Проблема, по мнению самого Даньки, была в самих стихах. Потому что вот были они никакие. Не было в них, казалось ему, того, что могло бы заставить трепетать чью-либо душу. И если раньше, строча немудренные рифмы от нечего делать, Данька как-то не особо напрягался по этому поводу – самому нравится, да и ладно, – то теперь сей факт очень сильно действовал ему на нервы.

Причиной смятения служила недавно переведенная к ним в класс девчонка с ярко-зелеными глазами, огненно-рыжими волосами, безупречно белой кожей, озорным курносым носом и… и…

…и вообще она была замечательной, самой лучшей, в глазах ее можно было утонуть, Данька был в этом уверен вот уже почти целую неделю. Она ему снилась…

Эх, да! Еще она носила странное имя Стелла и была совершенно равнодушна к своему тихому поклоннику. Как, в принципе, и ко всем остальным парням, которые, в отличие от Даньки, не постеснялись попробовать подкатить к ней сразу же по ее появлении. И таких набралось довольно приличное количество. Из-за этого некоторые ухажеры даже поцапались на некоторое время со своими постоянными пассиями, но, благодаря полнейшему игнору со стороны рыжеволосой красавицы с холодным именем, постепенно все в школе устаканилось. Только поползли нехорошие слухи, по-разному трактовавшие столь холодное отношение к потенциальным кавалерами со стороны новоявленной дивы.

Версии расходились.

Кто-то приписывал девушке постоянную связь с неким молодым человеком несколько более старшего возраста (причем в разных вариантах возраст кавалера колебался от двадцати до пятидесяти лет!). Некоторые укоренились в мысли о не совсем традиционной ориентации данного экземпляра женского пола. А были некоторые индивиды, уверовавшие в теорию о неразделенной любви. Так или иначе, сама по себе фигура школьницы, появившейся в классе Даньки за полтора месяца до выпускных экзаменов, просто не могла не привлечь некоторое нездоровое внимание. Был ли столь поспешный перевод связан с работой родителей, поведением самой Стеллы или с какими-то иными причинами, оставалось под вопросом. Который, надо сказать, тоже весьма интересовал народонаселение школьных корпусов.

Но совершенно не трогал Даниила. Стелла покорила его с первого взгляда, с первого восторженного астматического выдоха, вылетевшего при виде этой девушки из тощей груди парня. А эти задорные искорки, вспыхивающие на самом дне ее глубоких глаз…

Возможно, он слишком прицепился к этой навязчивой идее, но подростковая влюбленность вообще носит всегда форму несколько болезненную. Поэтому любой специалист не углядел бы в навязчивой идее молодого человека покорить сердце понравившейся девушки с помощью рифм и жара собственной пламенной души ничего предосудительного.

– Ах, эти искры в волосах, – бормотал он, терзая пальцами ручку, сидя над исчерканным листочком с никак не выходившим стихотворением. – Почему в волосах? Они что, загореться должны? А как тогда написать про глаза? В очах ее… тьфу! Е-мое! Не то… Совсем не то.

В дверь просунулась мама, озабоченная бормотанием, доносившимся из комнаты сына:

– Все в порядке? – в голосе ее звучала нешуточная тревога.

– А? – Данька обернулся, не сразу нашел растерянным взглядом стройную небольшую фигурку матери. – Да, мам, все нормально!

Увидев состояние своего мальчика, мама сначала испугалась, но потом, внимательно изучив лицо сына, с пониманием успокоилась и закрыла дверь.

А Даня повернулся к столу, попутно ударившись коленом о выдвинутый ящик, чертыхнулся и принялся дальше с упоением лохматить собственную шевелюру.

«И с чего, интересно, я решил, что обязательно должны быть искорки в глазах. Но что-то ж там было… Не могло мне показаться. Какие глубокие глаза! Какие… – мысли вдруг замерли, натолкнувшись на внезапную догадку. – Точно! У нее не было никакой смешинки во взгляде. Это показалось. Свет так падал. Точно…»

Данька глубоко задумался, собрав брови на переносице.

А что ж тогда было? От этой мысли его отвлек непонятный стук, раздавшийся со стороны окна. Он встал. Стук повторился, явственно звякнуло стекло. Ясно, снова Леха приперся к Каринке и бросает ей камушки в окно. Раньше он пользовался телефоном, но после того, как фривольно пообщался с матерью девушки, приняв ее за подругу и высказав опасения относительно беременности… Ох, что тогда было! Любо-дорого вспомнить. Кое-как разобрались, но с той поры Лешка предпочитал использовать в качестве средства вызова на свиданку более примитивные средства.

От этих воспоминаний Данькин рот растянулся до ушей. Он ничуть не злорадствовал, но сами разборки, которые тогда учинили Каринкины родители, были весьма забавны. Тогда весь их двор неплохо развлекся, слушая как взрослые люди переругиваются друг с другом из окон (выходить, очевидно, поленились!).

Даня опустился на стул, отложив, наконец, ручку, которую только чудом умудрился не сломать, терзая в глубокой задумчивости своими пальцами.

– У нее грустные глаза, – сказал он сам себе. И опустил голову. Надо же, как он сразу не понял. Это прозрение болью отразилось в каждой клеточке его существа, острой занозой застряв в сердце. Он буквально физически ощутил ее жуткие страдания!