Перемена мест
Шрифт:
— Пора, давно пора было, — горячо произнес Родин, позабыв даже выпустить мою руку. — Наглость Быкова всем давно поперек горла. И если бы не ты, наши милицейские олухи, как всегда, не нашли бы на «Сюзанну» никакого компромата… Заметное вышло дело, старик, громкое. Поздравляю.
— Ага, громкое, — подтвердил я и, припомнив сегодняшний Лехин динамитный подарочек, скромно уточнил: — Хотя и не такое громкое, как могло быть.
— Не прибедняйся, Яша, — важно сказал Родин, не поняв, конечно, смысла последней фразы. — Ты — санитар нашего книжного леса…
— Вот уж спасибочки, — буркнул я, освобождая пленную руку из Славиного захвата. — За все труды меня же волчарой обозвал… Значит, ты для этого мне и звонил? Чтобы поздравить меня с трудовой победой на лесном фронте?
Родин помрачнел.
— Не только, — с глубоким вздохом поведал он мне. — Яш, сделай одолжение. Я тут целыми днями сижу за забором, а ты там в разных кругах вращаешься. У тебя, я знаю, и в «Листке» есть приятели, и в «Новостях».
— Допустим, — кивнул я. — Ну, и что из этого?
Родин заерзал. Чувствовалось, просьба была щекотливой, и ему трудно было решиться.
— Понимаешь, старик, — сказал он наконец, конспиративно понизив голос. — Есть небольшая журналистская халтурка. Только исполнитель должен быть талантливым, небрезгливым и, желательно, разбираться в литературе. Нет ли у тебя такого человечка на примете?
Я сделал вид, что глубоко задумался.
— Так-так… Талантливый… Небрезгливый… Стоп-стоп. Кажется, я знаю одного такого…
— Кто это? — жадно спросил Родин.
— Ты. Вполне соответствуешь.
Родин энергично замотал головой.
— В том-то и беда, что нет, — самым несчастным голосом произнес он. — Оказывается, я все-таки чересчур щепетилен. Сам от себя не ожидал. Попробовал и чувствую: не могу. Тошнит…
— А в чем дело? — поинтересовался я, несколько заинтригованный родинскими словами.
— Не в чем, а в ком, — объяснил мне Родин, снова понизив голос до шепота. — В господине Иринархове, не к ночи будь помянут. Мы же зависим все от его рекламы. Откажешь ему разок — и сиди без зарплаты. Пока на нашей территории книжники устраивали свои сделки, мы могли вообще наплевать на рекламу. А теперь вот считаем каждый рублик…
— Погоди-погоди, — перебил я своего приятеля. — Ты «ИВУ», что ли, предлагаешь рекламировать? Но это без тебя и так делают. Не очень, правда, талантливыми руками, зато абсолютно не брезгливыми. У них в «ИВЕ» наверняка в рекламном отделе человек сто сидят… Чего же господину Иринархову еще надо?
— Чего-чего! — с невеселой ухмылкой передразнил Родин. — Власти и славы, конечно. С удовольствием бы махнулся с ним имечком. Мое ему больше подойдет. Власть у него, как ты понял, будет в самое ближайшее время, зато слава требуется уже сейчас. Он, видите ли, еще и писатель.
— Да ну?! — поразился я.
— Именно! — развел руками Родин. — Сочинил том собственной биографии. Солидный такой кирпич, страниц на пятьсот. «Моя жизнь и мой бизнес» называется. Теперь нам дано указание раскрутить этот эпохальный труд до уровня бестселлера. Открыть, значит, широкую рекламную кампанию. Но чтобы все рецензии были не рекламными, а аналитическими. Солидными, без дешевых восторгов и гитарного перебора. Понимаешь?
— Пока не очень, — признался я. — Вы, по-моему, и не такое барахло раскручивали. И разве не ты, например, в какой-то статье называл нашего Изюмова русским Боккаччо?…
— Было дело, — с конфузливым видом покивал Слава. — Черт попутал. Плюс деньги-франки нужны были позарез… Но только книга Иринархова — дело совсем иное. Здесь все обстоит гораздо хуже.
— Что же, интересно, может быть хуже Изюмова? — полюбопытствовал я. — Разве что надписи на стенах мужских сортиров.
Родин перегнулся через стол и шепнул мне почти в самое ухо:
— Иринархов страшнее. Нет там, конечно, никакой похабщины, как у Фердика Изюмова. Там все чинно-благородно. Родился, учился, делал деньги. Почти как Карнеги или Яккока. Или сам Генри Форд… Улавливаешь?
— Не улавливаю, — ответил я не без раздражения. Терпеть не могу этот родинский конспиративный шепот, эти его тонкие намеки на толстые обстоятельства. Мало мне, что ли, казаков-разбойников?
— Ну и дурак, — тем же шепотом отозвался Слава. — Там все вранье. ВСЕ. Понимаешь, старик? Кроме года рождения, все остальное сплошная подтасовка. Я ради интереса проверил несколько фактов из книги. Не сходится. Он вообще человек ниоткуда. Ты хоть знаешь, КАКИМ бизнесом занимался господин Иринархов до 1992 года?
Я помотал головой.
— Правильно, — торжествующим шепотом согласился Родин. — И я не знаю. Зато я точно знаю, что вовсе не текстилем, как он пишет.
— Ты хочешь сказать, что господин Иринархов — из воров в законе? — спросил я, тоже машинально понизив голос. — Этого и следовало ожидать…
— Нет-нет, — помотал головой Слава. — Тут ты как раз ошибаешься. Я специально копнул в архивах МВД…
— Ну, и?…
— Ни одной судимости, — строго сказал Родин. — Ни единой. Четырежды против него открывали дело и четырежды закрывали. Не было улик. Его даже не арестовывали ни разу.
— Валюта? — предположил я. — Золото, наркотики? Подпольные цеха?
На лице у Славы возникла обиженная гримаса. Будто он проглотил какую-то гадость, вроде живой каракатицы, и уже не может сплюнуть.
— Ах, если бы… — пробормотал он. — Нет, это тебе не Рокотов. Убийства, мон шер. В духе Джека-Потрошителя. Двенадцать жертв, мужчин и женщин. Колотые и резаные раны. И никаких тебе свидетелей. И против Виталия Авдеевича никаких прямых улик. Косвенные — не в счет… Кстати, в книге, естественно, и следа нет всех этих подозрений. Ни полслова о тех уголовных делах. Даже в городах, где были найдены трупы, наш писатель сроду не был…