Перемена мест
Шрифт:
— Прошу прощения, — сказал писатель довольно бодро. — Через пять минут начинаем… как ее… торжественную часть. Пока все здесь еще на ро… то бишь на ногах.
— Подожди, Гошка, — недовольно проговорил Саблин. — Ты меня перебил. Так о чем это я говорил?
— О странном факте, — напомнил я, искренне надеясь, что речь пойдет не о таинственном обстреле из гранатомета квартиры Девочки-Нади. Однако Генерального понесло совсем в другую область,
— Вы можете себе представить, Яков Семенович, — сказал он, болезненно морщась, — чтобы человек
— Я могу представить! — немедленно встрял Черник. — Если его звездануть каменюгой по башке, он тебе не только английский — папу с мамой забудет. Вот в моем последнем романе…
— Да я не об этом! — сердито помотал головой Саблин.
— Я пока что-то не улавливаю, — медленно проговорил я. Я действительно не понимал, что Саблин хочет сказать.
— Хорошо… — сказал Генеральный с не понятным мне угрюмым ожесточением. — Вы Достоевского читали?
— Преступление и наказание? — удивленно переспросил я, совсем некстати вспомнив, как сегодня по ТВ Саблин, отругиваясь от журналистов, раздраженно приписал этот роман своему приятелю Чернику.
— Вовсе нет! — воскликнул с досадой Генеральный, опять невольно повышая на меня голос. Охрана опять недвусмысленно приняла боевую стойку. — Вы же умный человек, господин Штерн! Книжки, наверное, в школе читали не только по программе?
— Разные читал, — ответил я с обидой. Я вдруг обратил внимание, как быстро Саблин перешел в разговоре с задушевного Яков Семенович на официальное господин Штерн. Хорошо еще, что не гражданин Штерн! Видимо, я его уже здорово вывел из себя.
Наш разговор о Достоевском неожиданно обозлил поддатого Черника.
— Все-все! — оскорбленно заявил он, глядя на часы. — Мое терпение лопнуло! Никаких сегодня разговоров о чужих книгах, только о моих. Тебе, между прочим, — обратился он к Генеральному, — сейчас речь обо мне произносить. Сначала я сам выступлю, потом профессор, а потом ты. Речь написал?
— Набросали мне тут кое-что референты, — пожал плечами Саблин. — Надо, кстати, проглядеть.
— Раз надо, то прогляди, — командирским голосом проговорил Гоша. — А потом я еще сам посмотрю. Чтобы вы ничего не напутали с вашими референтами.
Генеральный покорно вытащил из кармана сложенный лист бумаги, хотел что-то мне сказать, но, как видно, передумал.
— Пойду… — только и произнес он, водрузив на нос очки, и, заглядывая в шпаргалку, направился из фойе в театральный зал. Охрана потрусила за ним, бдительно оглядывая все вокруг.
Когда прокурор скрылся из виду, Гоша спросил меня с подозрением:
— О чем это вы разговаривали с Саблиным? Мне его только-только удалось развеселить, а теперь он опять чернее ночи…
Я ответил кратко:
— О делах разговаривали. О текущих.
Черник скривился:
— Об этом кренделе, который в Лефортово сидит, что ли, толковали?
— И о нем тоже, — не стал лукавить я.
— Вот идиот! — сердито обозвал меня Гоша. — Я ведь его специально сюда выманил, чтобы он отдохнул хоть на час от этого дебилизма. Думал, хоть ты поймешь… Просто потреплешься с ним на посторонние темы. Ты ведь мастер разговорного жанра.
— Интересно, о чем бы я стал трепаться с Генеральным? — полюбопытствовал я. — О погоде?
— Мало ли прекрасных тем? — гнул свое Черник — Погода, девочки, смешные случаи из практики. Мог бы рассказать, как тебе гранату бросили в лифт.
— Ага, обхохочешься, — огрызнулся я. — Еще можно рассказать, как мне пулю из плеча вырезали без наркоза. Или о семейной жизни с Натальей. Веселенькое было бы у нас общение!
— А чего, интересные темы, — сказал Гошка, не задумываясь. — Об Иринархове сегодня он бы и в Думе смог наговориться…
От ближайшего фуршетного столика при этих черниковских словах отделился молодой человек — румяный, полненький, очень довольный жизнью. Глаза его задорно поблескивали. В руках он держал подносик с бутербродом и двумя полными рюмками. Кажется, это был последний трофей, захваченный им с фуршетного стола. Больше поживиться было уже нечем. Я спохватился, что за разговором так ничего и не успел съесть.
— Кто тут говорит про Иринархова? — спросил молодой человек, подходя к нам.
Гоша просветлел лицом. Очевидно, представлять друг другу гостей ему было гораздо интереснее, чем ворчать на старых знакомых.
— Я говорю, я, — быстро ответил он. — Кстати, познакомьтесь. Яша Штерн, наш русский Шерлок Холмс…
Я кисло улыбнулся. Нет, все-таки брошюра профессора Трезорова, очевидно, произвела разрушительное воздействие на Гошин интеллект. Но я-то здесь при чем? Хотя да: в друзьях у нашенского Чейза должен ходить не меньше, чем нашенский Шерлок.
— Не совсем уж русский, — аккуратно поправил я Черника. — Скорее уж русскоязычный.
Гоша, по обыкновению, ничуть не смутился.
— Именно, — жизнерадостно проговорил он. — А это Дима Баранов по прозвищу Бяша. Журналист и вообще светский человек. Талантливое перо, говорю с полной ответственностью.
Талантливое перо выхватило свободной от подносика рукой лаковую визитку. Мне почудилось, будто визитка извлечена из рукава, как пятый туз у опытного игрока.
— Очень приятно, — сказал я и взял протянутую визитку.
— Душевно рад, — церемонно проговорил Дима по прозвищу Бяша, улыбаясь уже, как своему давнему другу. На визитке было написано весьма лаконично: Дмитрий Юрьевич Баранов, корреспондент. Ниже были указаны два телефона, без всякого уточнения, где рабочий, где домашний.
— Скажите, Дмитрий, — поинтересовался я, — а какой газеты вы корреспондент?
— А всех! — весело ответил Баранов.
Я посмотрел ему в глаза и сразу понял, что он не врет.
— Успеваете? — с любопытством спросил я. Такого акробата пера мне видеть еще не приходилось. Дима, надо признать, производил хорошее впечатление. И не похоже было, чтобы работа его слишком измучила.