Перемена мест
Шрифт:
— А пегасы и Нотр-Дам? — тихо поинтересовался я.
— Они — из «Аленького цветочка»…
Я тихо охнул. Как видно, голый мужик с баяном был далеко не самой ударной находкой режиссера. Уловив мой ох, Дима сжалился и заговорщицким шепотом пояснил, что в спектакле Артема Кунадзе «Аленький цветочек» объединен с «Собором Парижской Богоматери», заколдованного красавца и Квазимодо играет здесь один и тот же актер… Вместо пегасов должны были быть химеры, но художник, как всегда, сделал все по-своему и в конце концов убедил режиссера, что с крылатыми конями даже лучше. Каждая такая лошадка, — присовокупил Дима, — весит триста килограммов, крылья — из легированной стали… Специально, говорят, везли этих жеребцов из Америки…
— Откуда-откуда? — не поверил я. Всегда считал Америку приличной страной.
Дима вновь подтвердил Спектакль, оказывается, оформлял знаменитый штатовский авангардист Эрнст Шаде. Шайзе? — переспросил я. Баранов хмыкнул и поправил меня. По его
За обсуждением вопроса о реквизите спектаклей маэстро Кунадзе мы чуть не пропустили минуты, когда профессор со своими листками под бурные аплодисменты уполз со сцены. Вместо него на трибуну взошел высокий гость — Генеральный прокурор Саблин. Охранники, спрятавшись в боковых кулисах, зорко поглядывали в зал. Я покрутил головой и обнаружил шевеление на балконе. Как видно, телохранители бдили и там, опасаясь снайперов.
— Дорогие друзья! — с улыбкой начал Саблин. — Я тут на правах свадебного генерала, поэтому речь моя будет короткой. — Он заглянул в свою бумажку, но сразу поднял глаза. — У меня тут написано много хороших слов о книге моего друга Георгия Черника Это референты постарались. Я этот текст отдам писателю, пусть порадуется. Там много, наверное, дельных мыслей… Но сам я, к сожалению, не успел прочитать новую Гошину книгу, поэтому о ней я скажу самому автору потом, когда прочту…
Публика зааплодировала. По сравнению с бубнящим профессором прокурор необычайно выигрывал. Оказывается, он умел держаться на публике. И неплохо держаться. Скорее всего, телевизионщики нарочно ловили его врасплох, чтобы превратить его для зрителей в ограниченного чиновника-придурка. Впрочем, сообразил я, чего еще ждать от нашего ТВ? Платит-то ему «ИВА», а вовсе не Генеральная прокуратура. А кто платит, тот и музычку заказывает. Не удивлюсь, если сегодня в вечерних новостях по всем программам, кроме «Чертовой дюжины», нам продемонстрируют косноязычного заику-прокурора. Знаем, как такие штучки делаются.
— Лучше я скажу немного о самом авторе, — продолжал тем временем Саблин. — Георгия Константиновича Черника я знаю, по-моему, уже лет двадцать…
— Гляди! — неожиданно резко толкнул меня в бок Дима и стал куда-то показывать пальцем.
В первый момент я не понял, в чем дело, а затем вдруг с ужасом увидел, как колонны с пегасами начали медленно, как в кино, валиться на сцену. Зал ахнул.
— Назад!!! — заорал я, вскакивая с места. — Саблин! Беги-и-те! Назад!
Прокурору не хватило каких-то двух-трех секунд. Он их потратил на то, чтобы взглянуть вверх, и только потом стал мучительно медленно прыгать в направлении кулис, откуда так же неторопливо, словно по грудь в воде, стали ему навстречу выпрыгивать коротко стриженные охранники с пистолетами. Но в кого им было целить? И в кого стрелять? Легкие полые колонны стали цепляться одна за другую, как костяшки домино. Серебристые пегасы падали с них на сцену с тяжелым металлическим лязгом. Один из пегасов легко разнес в щепки хлипкую трибуну, второй ударил Саблина в спину, еще один стальным крылом коснулся прокурорской шеи. Какая-то женщина в зале истерически взвизгнула, но визг ее был немедленно заглушен новым металлическим лязгом. Кровь брызнула фонтаном, чуть не достигнув первых рядов. Прокурор нелепо взмахнул руками, но подняться с пола уже не смог. Удар пегасова крыла был так силен, что голова оказалась отрезанной напрочь и полетела куда-то в глубь сцены. В издевательски ярком луче прожектора мелькнул квадратный подбородок, а затем и этот луч вдруг погас. В зале наступила полная темнота, только на сцене пару раз возникли и пропали желтые снопики огня, сопровождаемые громкими хлопками. Это обезумевшая охрана палила куда-то наугад. Куда-то в ту сторону, где первыми начали падать колонны…
Я сорвался с места и бросился к выходу из зала, наступая на чьи-то ноги и немилосердно расталкивая невидимую в темноте публику локтями. Тех, кто вызвал эту ужасную катастрофу, наверняка давно не было на сцене. Если они сейчас уже не бегут к автостоянке, то можете считать меня полным идиотом.
Глава 3
НОЧЬЮ ВСЕ КОШКИ…
Когда на твоих глазах только что убили человека, то подло даже заикаться о своем везении. Но мне все-таки повезло: неудобное кресло в первом ряду, которое я занял, было едва ли не самым ближайшим к двери, ведущей в фойе. Поэтому толкаться среди обезумевших зрителей и орать «С дороги!» мне пришлось всего секунд тридцать. После чего я вырвался на оперативный простор в темное фойе, где всего меньше часа назад мы так мило беседовали с Саблиным и Гошей. Никакого фонарика на презентацию я взять, конечно, не догадался и рисковал на бегу врезаться лбом в какую-нибудь колонну. Хорошо еще, что со времен моего счастливого детства театр «Вернисаж» не перестраивался — иначе я, избежав столкновения с колоннами, загремел бы с особенно крутой лестницы — прямо к служебному выходу. Но я не загремел. Я помнил, помнил эту сволочную лестницу с шершавыми (до сих пор) перилами. Я однажды пересчитывал ее ступеньки.
Вот и выход. Те, кто спланировал покушение на Саблина, — я не сомневался, что это было именно покушение, — должны были выбираться только через эту дверь: она ближе всего к сцене, и до автостоянки здесь путь короче. К тому же нормальные преследователи, по логике вещей, ломанулись бы строго по прямой, через парадную дверь, сегодня гостеприимно распахнутую. Однако, если они так думали, то немножечко промахнулись. Яков Семенович Штерн с детства не был нормальным и, как уже отмечалось вечно пер в обход. Иногда и в обход здравого смысла, подумал я самокритично на бегу. И даже не иногда, а довольно часто.
— Куда они побежали? — крикнут я еще издали двум парням, которые покуривали себе на ближайшей полутемной лавочке. Кажется, эти дурни еще не сообразили, что в театре творится что-то неладное. Одинокий фонарь у входа давал мало света, и я видел лишь силуэты и два огонька сигарет.
— Чего-чего? — злобно буркнут один из курящих. Я мгновенно понял, что идти в обход следует все-таки не каждый раз. Сегодня мне полагалось бы сделать исключение, жаль, что я этого не знал. Я попытался притормозить на подлете к курильщикам, однако тормозной путь у бегущего Штерна не намного короче, чем у джипа. В общем, я влетел прямо в объятия двум мрачным любителям покурить на лавочке. И они не преминули заключить меня в эти крепкие объятия. Картинка моего появления в театре повторилась с точностью до наоборот. Поскольку тогда я слишком торопился, а теперь терял одну секунду за другой. Старина Дарвин, друг животных, не предусмотрел зверского убийства Генерального прокурора. А я не предусмотрел, что поверженные мною приматы очнутся так рано. О, пррроклятье! И как не вовремя!
— Попался, гаденыш! — радостно завопил один из приматов, а другой, не долго думая, изготовился ударить мне в торец. Увернуться было уже никак невозможно, а правая рука, которой я прикрылся, в ту же секунду была схвачена. Оставалась левая. Ей, как известно, можно дотянуться только до правого борта пиджака. «Макаров» мой был, само собой, привешен слева, а справа в кармане были только бумажки. Бумажкой взрослого примата не остановишь Хотя… Мою последнюю секунду до удара по моей физиономии я использовал так оставшейся рукой выхватил из кармана красные корочки.
— МУР! — крикнул я, выставив удостоверение вперед, как матадор бандерилью — В театре убийство!
Одинокий фонарь светил скупо, и даже грамотный примат не заметил бы сейчас, что удостоверение старого образца с давно просроченным сроком годности. Как баночная икра у хлебосольного Пряника. Наши люди почему-то не обращают внимания на такие мелочи, а кулак иностранца таким способом останавливать мне пока не доводилось. Что ж, подлогом больше — подлогом меньше, я и так уже перешел из разряда законопослушных граждан в категорию робин-гудов. Недаром майор Окунь, увольняя меня из славных органов, так напирал, чтобы я сдал красную книжечку, и так долго не верил, что я ее обронил… Правильно, кстати, не верил.
Все эти мысли прокрутились у меня в голове за какое-то мгновение, пока кулак примата двигался в направлении моей скулы. Однако при виде удостоверения горилла каким-то образом успела погасить скорость кулака. Страх — отец всех рефлексов.
— Как — убийство? — выдохнула горилла, и те, кого я преследовал, получили в подарок еще секунду.
— Так! — односложно рявкнул я, теперь легко вырываясь из обезьяньих лап. Еще секунда проиграна. Рывок за угол в сторону автостоянки, до меня донесся шум заводимого мотора, — целых пять потерянных секунд. Желтый «фиатик» шустро разворачивался. В отличие от театральных зала и фойе, автостоянка была отлично освещена. Только эти прожекторы покамест помогали не мне, а пассажирам яично-желтой машины: я оказался против света, зато они — наоборот. Тью-у-у! Пропела свинцовая пташка над моей головой. Тью-тью-тью-у-у! Еще три пули свистнули на приличном расстоянии от моей макушки. Звуки я услышал почему-то раньше, чем увидел несколько вспышек из открытого бокового окна «фиата». Тью-у-у! Надо же, опять мимо! Очевидно, стрелок занервничал, что с прицельной стрельбой несовместимо. Я зигзагом бросился наперерез «фиату», на ходу выхватывая «Макаров». Силы наши были, понятно, неравны: у парней в автомобиле почти наверняка была автоматическая американская винтовка М-16, предназначенная для стрельбы хоть одиночными, хоть очередями. Редкая штучка для наших краев, машинально подумал я, делая очередной пируэт. Оружие для больших ценителей этого дела: под куртку не спрячешь, но для капитальной разборки — вещь незаменимая. Странно, что я до сих пор жив… Тью-у-у! Свистнуло сантиметрах в тридцати от моего правого уха. Тах! — откликнулся наконец-то мой личный «Макаров». Пуля «Макарова» произвела ничтожные разрушения: со звоном разлетелась и погасла одна фара «фиата». Я обозлился на себя. Тебе не в Лужниках, Яша, спортивную честь Москвы защищать. Тебе, дружок, только по банкам с березовым соком стрелять в весеннем лесу. Может, пару банок и раскокаешь в честь праздника Первомая…