Переменная звезда
Шрифт:
– Да? Наверное, мне надо махнуть в Вегас, сыграть на рулетке и превратить двухкредитную бумажку в мегасоляр?
– Блэк-джек, – сказала Джинни. – Все остальные игры – для сосунков.
– Мои опекуны на Камушке взбеленятся. Через десять минут мне придется понять как быстрее скорости света смыться от уголовной ответственности. Нет, я даже готов к отсидке, но ведь меня закуют в налоговые кандалы. Больше ничего в голову не приходит.
Джинни молчала. Можно сказать, она молчала на редкость громко. "Сильвер" пискнул, еще раз повернул налево и, направившись к побережью, набрал скорость.
– Послушай, малышка, – продолжал я, – ты отлично знаешь,
Ответа не последовало. Мы оба знали, что мое предложение носит чисто риторический характер. Зарплаты за две работы с частичной занятостью вряд ли хватило бы для того, чтобы при нынешнем состоянии экономики на эти деньги смогла прожить растущая семья.
– Послушай, – сказал я. – Мы уже как-то раз об этом говорили. Помнишь? В ту ночь на Везучем холме?
На самом деле этот холм называется Обзорным, потому что с него открывается вид на океан, но это такое романтическое место, и многим молодым людям там действительно здорово повезло. Увы, не мне.
– Мы говорили…
– Я помню, о чем мы говорили!
Ну что ж, может быть, я забыл. Чтобы разобраться, я попробовал воскресить в памяти тот наш разговор – можно сказать, быстро пробежался по корневому индексу. Посередине поиска я занервничал. Был один момент, который мы действительно обсуждали в ту ночь на Везучем холме – я о нем с тех пор ни разу толком не вспоминал, поскольку не думал, что Джинни это понадобится. Я не был уверен в том, что теперь она намекает именно на это… Но если нет, то стоило намекнуть мне.
– Послушай, Скинни, ты действительно хочешь немедленно сменить фамилию и из Гамильтон превратиться в Джонстон? Тогда давай сделаем это завтра утром – и улетим на "Шеффилде"! – Она рот раскрыла от изумления. Я продолжал: – Если уж мы собираемся начать наше брачное разорение, так давай сделаем это там, где разорение – это не гандикап и даже не клеймо, – где-нибудь в окрестностях новой звезды, на какой-нибудь новой планете в восьмидесяти световых годах отсюда, а не здесь, на Земле. Что скажешь? Ты же говоришь, что ты старомодная девушка – ты готова стать первопоселенкой вместе со мной?
По ее лицу пробежала тень – такое выражение я видел только раз в жизни, на лице тети Тулы, когда нам сообщили, что мой отец умер. Невыразимая печаль.
– Я не могу, Джоэль.
Что же я ухитрился так жутко испортить?
– Конечно, сможешь…
– Нет. Я не могу.
Она повернула сиденье и отвела взгляд. Печальное выражение ее лица меня настолько огорчило, что я замолчал и стал вспоминать обо всем, что случилось после нашего танца. Я пытался найти ту точку, начиная с которой орбита моего вращения пошла кувырком. За бортом машины незаметно пролетали километры. С третьего раза я наконец вспомнил метод, который не раз выручал меня раньше при общении с женщинами: надо перестать анализировать каждое сказанное слово и попытаться понять, какие слова я не сказал. Забрезжил свет в конце тоннеля – или по крайней мере чуточку развеялась тьма. Я крутанул к себе ее сиденье и постарался заглянуть в ее глаза. Глаза у нее были просто огромные. Я не стал медлить.
– Джинни, выслушай меня. Я хочу на тебе жениться. Я просто умираю, как хочу жениться на тебе. Только на тебе. С самого первого мгновения, как только ты на меня посмотрела, я ни разу не сомневался в том, что ты – моя вторая половинка, та женщина, с которой я хотел бы прожить до конца моих дней. Понятно?
– О… – еле слышно проговорила она.
– Ты даешь мне то, что мне нужно, а тебе нужно то, что могу дать я. Я хочу всего того, чего, как ты сама говорила, хочешь ты – всех этих старомодностей типа "пока смерть не разлучит нас", и чтобы мы не изменяли или хотя бы почти не изменяли друг другу, как мои родители. Чтобы не было никаких этих глупостей вроде временного брака и брачного контракта вроде "пятьдесят на пятьдесят", что мое, то твое, и тому подобное, и мне все равно, проживем мы до ста лет или нет. Я на тебе так сильно хочу жениться, что у меня даже зубы болят. Так сильно, что у меня болят даже волосы. Если ты пойдешь за меня, я готов с радостью пешком дотопать до Бутэ и нести тебя на закорках, и тащить чемодан. Стоит мне на тебя посмотреть, и у меня глаза пересыхают. А когда я тебя не вижу, у меня слезы наворачиваются.
Тут слезы навернулись у нее.
– О, Джоэль… Ты действительно хочешь на мне жениться! – Ее улыбка была подобна свету зари.
– Конечно, хочу, глупенькая. Разве ты могла в этом сомневаться?
– Значит, просто все дело…
– Все дело в финансах. Больше ни в чем. Мы поженимся в тот же день, как только сможем себе это позволить. – Я ослабил свой страховочный ремень и приготовился к пылким объятиям, которые, как я был уверен, должны были непременно воспоследовать.
Она улыбнулась еще шире. А потом улыбка пропала, и она отвернулась, но я все же успел заметить, что она плачет.
Господи, да что же я теперь-то не так сказал?
Конечно, это тот самый вопрос, который нельзя задавать женщинам. Довести женщину до слез – само по себе паршиво, но не понимать, как тебе это удалось, просто непростительно.
Но как бы я ни старался анализировать последние произнесенные мною фразы, на мой взгляд, я не сказал и не умолчал ни о чем таком, что могло заставить Джинни плакать.
"Сильвер" немного сбавил скорость, а это говорило о том, что мы пересекали пролив Джорджия. Скоро мы окажемся около маленькой квартирки Джинни на острове Ласкетти. Я не знал, за что мне просить прощенья. Да и надо ли это делать?
– Джинни, прости. Я в самом деле…
Она резко прервала меня:
– Джоэль, представь себе такое – ты точно знаешь, что стипендия у тебя в кармане. Однозначно.
Она повернула сиденье так, что оказалась вполоборота ко мне.
Я нахмурился, озадаченный ее непоследовательностью.
– Ты что-то слышала?
Насколько мне было известно, до принятия решения о назначении стипендий должно было пройти еще несколько недель.
– Проклятье, Стинки. Я просто говорю: допустим, ты точно знаешь, что ты – среди лауреатов стипендии Калликанзароса на этот год.
– Ну… это было бы просто замечательно. Верно?
Она повернулась ко мне лицом, чтобы я видел ее гневный взор.
– Я тебя спрашиваю: если бы это произошло, как бы это повлияло на твои планы насчет женитьбы?
– О… – Я все еще не мог понять, к чему она клонит. – Ну… тогда бы мне стало намного легче. Тогда бы мы с тобой точно знали, что сможем пожениться всего через четыре года. То есть на все сто быть уверенным ни в чем нельзя, но все же мы бы гораздо больше…