Переписка
Шрифт:
Обнимаю и люблю
Твой С.
1 апреля 1928
Дорогая Лиленька,
Что же это опять с тобою? Я в тревоге. Хочу думать, что ты и Вера меня просто временно забыли. Дай Бог, чтобы молчание твое было вызвано именно этим, а не болезнью. С Рождества от тебя ничего не имею, а дожили мы уже до Пасхи.
Наконец-то нашел нашу могилу. Оказывается в своем письме ты указала не то кладбище (Монмартрское, вместо Монпарнасского). Воль сообщил мне адр<ес> Франки. [145] Франка отозвалась сейчас же, и т. п… Это кладбище находится совсем рядом с нею — мы в тот же день отправились туда.
145
Франка
Подумай, Франка убрала цветами могилу к моему приходу!
Вот ее вид. В головах, там где должен был бы стоять крест — громадное хвойное дерево (елка?). Франка говорит, что это та маленькая елочка, к<отор>ая двадцать лет назад была посажена еще мамой, на папиной могиле! Куст очень разросся и по словам Франки каждый год цветет. Кроме того по земле стелется плющ, или хмель. (Посылаю тебе несколько листочков этого плюща). Решетка в виде цепи в хорошем состоянии. Сейчас во Франции весна. Как только кончатся дожди я засажу могилу цветами. Напиши, что посадить от тебя и от Веры. Закажи что-нибудь многолетнее, чтобы в будущем, когда ты приедешь сюда, ты нашла бы посаженное мною и тобою.
Не буду писать тебе: что нахлынуло на меня, когда я стоял у могилы. Только вот что хочу сказать — кровно, кровно, кровно почувствовал связь со всеми вами. Нерушимую и нерасторжимую. Целую твою седую голову, и руки, и глаза и прошу простить меня за боль, к<отор>ую не желая причинил и причинял тебе.
Это будет ужасно, если нам не суждено увидеться! Береги себя ради Бога! Последние дни все думаю о тебе и очень, очень тревожусь.
Недавно хоронил брата Ю. Завадского, умершего от туберкулеза кишок. [146] Смерть его была удивительной. До последней сознательной секунды он не думал о смерти — был уверен, что выздоравливает. Тихо уснул и во сне всё время смеялся. Сестра умершего тоже в туберкулезе. [147] Ее ты, верно, скоро увидишь. Вспомнилась смерть Пети. Бывала ли на Ваганькове?
146
В. А. Завадский — младший брат Ю. А. Завадского; был в Добровольческой армии, потом служил в банке.
147
Вера Александровна Завадская
Нужно написать тебе о нашей жизни. Я получил скромное место, к<отор>ое берет у меня все время с раннего утра до позднего вечера. Надеюсь отработать на няню.
Аля начала ходить в мастерскую Шухаева. Она исключительно способна, но нет настоящей воли к работе.
Мур стал громадным мальчиком — страшный сорванец, ласковый, живой, как ртуть, лукавый. Не переносит намека на чужое страдание, и поэтому три четверти русских сказок для него непригодны (от дурных концов рыдает). Мы с ним в большой дружбе. По утрам он вскакивает первый, бежит ко мне в комнату, начинает меня тормошить и кричать на весь дом: — «Папа, вставай, лентюга!»
Тяжелее всех, пожалуй, живется Марине. Каждый час, отнятый от ее работы, — для нее мука. Сейчас надеюсь, что удастся выполнить давнюю мечту — нанять няню (русскую). Это совершенно необходимо и для Марины, и для Али.
Напиши мне, дорогая Лиленька, поскорее. Ведь каждый раз, как опускаешь письмо — тревога: А вдруг болезнь! А вдруг — хуже болезни?!
Напиши о Вере и Нюте.
Обнимаю тебя крепко
Твой С.
На страстной говею.
Адр<ес> Франки: M-me Granier
38-bis rue Boulard
Paris XIV.
20 — VII — 28
Дорогая моя Лиленька,
Начал тебе писать еще в Париже, но письмо потерял — пишу второе
Как всегда бывает со мною у моря — ничем, кроме солнца, купанья и физкультуры, заниматься не могу. Уже и сейчас после двухнедельного отдыха чувствую себя вдвое помолодевшим. Месяц у океана — срок достаточный, чтобы запастись здоровьем на целый год. А в Париже был до того уставшим, что даже ехать никуда не хотелось. И только приехав сюда почувствовал, как мне необходим был отъезд.
Кажется (тьфу, не сглазить) — мое материальное положение зимой должно улучшиться. Мечтаю о регулярной поддержке тебя. До сих пор мне это не удавалось, но даст Бог удастся наконец. Если бы жил один — давно бы сумел тебе помочь. Наличие семьи отнимало у меня право собственности на мой заработок. Ты это все, конечно, хорошо понимаешь — тяжесть в этом отношении именно моего положения.
В Париж приезжали Студийцы. [148] Был на двух спектаклях («Чудо Св<ятого> А<нтония>» и «Принцесса Турандот»). Студия поразила меня каким-то анахронизмом что ли. Казалось сижу в Москве 17–18 г<одов>. Было очевидно, что студия после смерти Вахтангова обезглавилась и живет по инерции. Какая-то собачья старость. Виринеи к сожалению не видел. Для меня несомненно, что 3 студия в теперешнем ее состоянии театрально-безыдейное учреждение. Все дело, нужно думать, в отсутствии режиссера-руководителя. Идейная убогость спектаклей студии (провинциализм) особенно бросалась в глаза рядом с балетом Дягилева, [149] к<отор>ый несмотря на некоторые недочеты — все же явление современное, чего никак нельзя сказать о работе студийцев.
148
Так С. Я. Эфрон называет труппу III Студии МХТ, приехавшей на гастроли как Театр им. Евг. Вахтангова.
149
Труппа «Русский балет Сергея Дягилева»
Хотелось бы посмотреть работы Мейерхольда. Луначарский сделал промах, что послал в Париж не его, а студийцев. К чести Завадского, что он не выдержал студийной обстановки и начал самостоятельную работу, о к<отор>ой доходят до меня слухи оч<ень> хорошие. [150] Радуюсь, что и ты не с Вахтанговцами.
Разговаривал с Павликом. [151] Не говори, конечно, ему об этом, но на меня он произвел впечатление жалкое. Взволнованно ждал встречи с ним, а после встречи было горько. Слабость, медиумичность, декадентская допотопная суетливость, какое-то подпольное малокровие. Он подарил нам последнюю (3) книжку своих стихов. Стихи никакие. Виделись с ним лишь раз. На назначенное второе свидание он не пришел.
150
Ю. Завадский в 1924 г. основал собственную студию, в 1927 г. реорганизованную в Театр-студию под руководством Ю. А. Завадского. Е. Я. Эфрон работала в этом театре режиссером-педагогом.
151
П. Г. Антокольским
Глядя на Студийные спектакли (в театре — ты знаешь — я бываю крайне редко) думал о современном театре. Очень ясно почувствовал, что театр современный должен быть в первую очередь музыкальным зрелищем. Слово со сцены не звучит — оно нужно зрителю в той же мере, как кинематографический текст (пояснение действия). Античный или Шекспировский монолог и диалог воспринимаемы сейчас лишь в чтении. Слово в спектакле (причиной тому зритель и вся наша жизнь) элемент антиконструктивный. И если раньше именно слово в первую очередь сцепляло зрителей со сценой и с актером, то теперь таким сцепляющим началом является музыка. И это не умаление слова, а скорее наоборот — эмансипация его. Любопытно, что посетитель спектакля получил название зрителя, а не слушателя, хотя еще совсем недавно он был именно слушателем, а не зрителем.