Переписка
Шрифт:
Людей почти нет из тех, кого хотелось бы. Моральной твердости и честности много, но не этим только жив человек. — В Берлине обратное — при очень слабой твердости и честности.
Родная моя Пра, [335] как и где живешь? Знаю, как тяжко приходилось вам с Максом в Крыму. Я читал письма, написанные Марине. Дорогая моя старушка! Глажу твою седую, лохматую, измученную голову. Думаю о тебе с сыновьей любовью, с сыновьей преданностью и с сыновьей благодарностью за последние мои Коктебели. Верю, уверен, что судьба еще пошлет нам встречу. Но если, здесь, не встретимся — знай, что ты мой постоянный спутник, вечный и неотлучный.
335
С. Я. Эфрон не знал еще, что Е. О. Кириенко-Волошина умерла
Дорогой Макс, мне очень трудно писать первое письмо.
336
В. А. Рогозинского
337
К. Ф. Богаевского
338
Н. И. Манасеина
339
П. С. Соловьева
340
А. М. Петрова
Обнимаю вас крепко и люблю
Ваш С.
Мой адр<ес>: Чехословацкая Республика
Praha II–Vysehradska tr. c. 16
Mestsk'y Chudobinec мне (по-русски)
КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ Е. О., ВОЛОШИНУ М. А. И ЦВЕТАЕВОЙ А. И
5 окт<ября> <19>19 г
Курск — Орел
Дорогие, вот я и в полку, но не в том, к<отор>ом думал. Наш полк развернулся в несколько полков — я перешел в 3-ий Офицерский Генерала Маркова, в к<отор>ом собрались наиболее мне милые офицеры. Так и пишите мне — Д<обровольческая> А<рмия> 3 оф<ицерский> Г<енера>ла Маркова полк — Полковая пулеметная команда — Подпоручику Эфрону.
Мы продвигаемся на Москву. Меня встретили в полку так радушно, что я сразу почувствовал себя хорошо.
Живется нам лучше, чем раньше. Старым офицерам дают вестовых и верх<овых> лошадей, что очень облегчает жизнь здесь.
Жители относятся к нам великолепно.
Асенька, в Харькове был у Алексеева. [341] Он редко милый человек — если хотите все знать об Марине — напишите ему по адр<есу>: Харьков, Угол Московской и Петровского пер<еулка> — Отдел Пропаганды — Театральное отделение Владимиру Васильев<ичу> Алексееву.
341
Владимир Васильевич Алексеев
В Москве будем к Рождеству.
Пра, Макса — Асю — Майю — и всех друзей целую и люблю
Ваш Сережа
Е. О. КИРИЕНКО-ВОЛОШИНОЙ И М. А. ВОЛОШИНУ
12 мая <19>18 г
Новочеркасск
<В Коктебель>
— Дорогие Пра и Макс, только что вернулся из Армии, с которой совершил фантастический тысячеверстный поход. [342] Я жив и даже не ранен, — это невероятная удача, п<отому> что от ядра Корниловской Армии почти ничего не осталось. — Сергей Иванович [343] (— мой друг, к<отор>ый жил у вас) убит в один день с Корниловым [344] под Екатеринодаром. Брат Саши Говорова дважды ранен, москвич Богенгардт Всеволод Александрович, [345] если Вы его помните, был ранен в живот и теперь выздоровел. — Не осталось и одной десятой тех, с которыми я вышел из Ростова. Для меня особенно тяжела потеря Сережи Гольцева.
342
Имеется в виду Кубанский поход Добровольческой Армии зимой-весной 1918 г. и ее отступление на Дон.
343
С. И. Гольцев
344
Лавр
345
Всеволод Александрович Богенгардт (1892–1961) — однополчанин и друг С. Я. Эфрона, их дружба продолжалась и в эмиграции.
— Но о походе после. Теперь о Москве. Я потерял всякую связь с Мариной и сестрами, уверен, что они меня давно похоронили и эта уверенность не дает мне покоя. Пользовался всяким случаем, чтобы дать знать о себе, но все случаи были очень сомнительны. Пра, дорогая, громадная просьба к Вам — выдумайте с Максом какой-нибудь способ известить Марину и сестер, что я жив. Боюсь подумать о том, как они перемучились это время. Сам я тоже нахожусь в постоянной тревоге о них. Если Вам что-либо известно — умоляю известить телеграммой по адр<есу>: Новочеркасск — Воспитательная ул<ица> дом Вагнер — подпор<учику> Эфрону. — Живу сейчас на положении «героя» у очень милых — местных буржуев. Положение мое очень неопределенно, — пока прикомандирован к чрезвычайной миссии при Донском правительстве. М<ожет> б<ыть> придется возвращаться в Армию, к<отор>ая находится отсюда в верстах семидесяти. Об этом не могу думать без ужаса, ибо нахожусь в растерзанном состоянии. Нам пришлось около семисот верст пройти пешком по такой грязи, о к<отор>ой не имел до сего времени понятия. Переходы приходилось делать громадные — до 65 верст в сутки. И все это я делал, и как делал! Спать приходилось по 3–4 ч. — не раздевались мы три месяца — шли в большевистском кольце — под постоянным артиллерийским обстрелом. За это время было 46 больших боев. У нас израсходовались патроны и снаряды — приходилось и их брать с бою у большевиков. Заходили мы и в черкесские аулы и в кубанские станицы и, наконец, вернулись на Дон. Остановились, как я уже говорил в 70 верст<ах> от Ростова и Черкасска. Ближе не подходим, п<отому> что здесь немцы.
Наше положение сейчас трудное — что делать? Куда идти? Неужели все жертвы принесены даром? Страшно подумать, если это так.
Буду с нетерпением ждать вашей телеграммы и письма.
Изголодался по людям. Так бы хотелось повидать совсем своих.
Привет — целую
Сережа
12 мая <19>18 г.
Новочеркасск
Новочеркасск 28 мая <19>18 г
<В Коктебель>
Дорогая Пра, письма — Ваше и Макса — меня очень обрадовали — первое, что я получаю за все это время.
Не разделяю Вашего мрачного взгляда на будущее России. Сейчас намечается ее выздоровление и воссоединение и в ближайшем будущем (два — три года) она будет снова великодержавной и необъятной. Никто ее не сможет ни разделить, ни растоптать.
Говорю это, основываясь на фактах, о которых расскажу при свидании.
— Рвусь к Вам и, кажется, удастся вырваться недели на две. Только что перенес первый приступ возвратного тифа — жду повторения и по выздоровлении постараюсь выехать.
Я очень устал и даже не устал, а постарел: мечтаю о креслах, внуках и…. мемуарах.
Будьте здоровы — милая Пра — Целую Вас и Макса
Сережа
Спасибо Максу за стихи. Каковы они — не могу сказать, потому что принимаю теперь все восторженно. Необходимо об очень многом тебе — Максу — рассказать, но в письме — неудобно. Меня судьба опять бросила в самый центр будущего переворота. Но… я потерял вкус к ним — тем более, что последний переворот будет очень невкусным.
Пишите! Ваши письма для меня — большая радость.
Апр<еля> 12 дня 1919 г
<В Коктебель> [346]
Дорогие — Христос Воскресе! [347]
Праздников в этом году я не видел. В Симферополе пробыл всего два дня и в Благовещение выступили на фронт. В Св<етлое> Воскресение сделали тридцативерстный переход, а с Понедельника были уже на фронте. 3 Апр<еля> был в бою. Выбивали красных с высот и сбили несмотря на сильнейший огонь с их стороны. Сейчас мы зарылись в землю, спутались проволокой и ждем их наступления. Пока довольно тихо. Лишь артиллер<ийский> огонь с их стороны. Живем в землянках. Сидим без книг — скука смертная.
346
Написано карандашом на бланке «РСФСР Политический Отдел 1-ой Червоной Казачьей бригады… дня 1919 г. №… Д. Армия».
347
Пасха в 1919 г. приходилась на 7/20 апреля.