Переписка
Шрифт:
Что же касается тензоров и топологии (как видишь, это мне известно, и тебя не должно удивлять - откуда), а также прочих "премудрых" вещей, которыми ты сейчас увлечен, то могу сказать следующее. Я не поражен твоими способностями, а скорее - насторожен. Видишь ли, понять высшую математику и усвоить азы высшей физики - не сложно. Для этого достаточно обладать - в той или иной степени - известной отвлеченностью мышления. Больше того, в молодые - даже юные - годы восприимчивость к абстракциям весьма высока. Здесь важно понять следующее: переход к практическим обобщениям и конструктивным построениям, скачок от простого восприятия символов к автоматизму в овладении математическим аппаратом, взятие барьеров между ученичеством и гипотезой, с одной стороны, и между гипотезой и созданием теории Нового - с другой, - все это осуществится для тебя отнюдь не скоро. А ведь дистанция между горячим, хотя и трудолюбивым, мечтательным, хотя и жаждущим
– ты, наверное, спросишь. Отвечу: любого. Научного, который состоит, в основном, из _неудач_. ОБЩЕобразовательного. Жизненного. (Не все это, к сожалению, понимают). Как ты знаешь, гениев в пять, десять и даже пятнадцать лет не бывает. В этом возрасте бывают вундеркинды, но залогом их будущего успеха являются не способности, а характер. Кто-то из великих людей прошлого сказал: "Гений есть терпение в высочайшей степени". Запомни это: терпение.
Теперь ты, наверное, поймешь, почему я начал с античности. В твоем возрасте нужно очень много читать. Не обязательно Эйнштейна, Курбатова и Дюбуа - читать _вообще_. Именно из мириад крупиц-книг рождается база любого научного знания: знание человеческое.
Вот ты получил мое письмо. Я получил твои и буду получать дальше. И ты знаешь, с какой скоростью летят эти послания - со скоростью света. Знаешь, как они летят - пучком гамма-лучей. Но ведь книги - те же письма. Только движутся они со "скоростью истории" и летят "пучком мысли". Как свет от звезды Каптейна, который доходит до тебя почти за тринадцать лет, как свет от прочих звезд, так и свет от великих книг достигает тебя и через тринадцать, и через сто, и через тысячи лет после того, как их написали. Какие великие - и великолепные!
– пространства открываются перед тобой в книгах. Что по сравнению с ними время, разделяющее нас ныне! Смело путешествуй по космическим просторам человеческих мыслей и чувств. Это же чудо из чудес: открыл том Хемингуэя - шагнул за сто лет, прочитал том Толстого - двухсот лет как не бывало. Удвоим интервал - и вот перед тобой Мольер и любимый еще с дошколярства Дефо. Шекспир и Сервантес - пятьсот лет исчезли без следа, величественный Данте - восемьсот, шагни в царство "Тысячи и одной ночи" - тысячелетие ужимается до мига, из двухтысячелетней дали тебе пишет Плутарх и шлет послания "Хион из Гераклеи" (кстати, знаешь ли ты, что это первый в истории роман в _письмах_? И какой роман!), из четырехтысячелетней - доносится голос Гильгамеша.
Читай, мой мальчик, и да будешь ты осиян прекрасным звездным светом книг!
Напоследок хочу сказать одно: береги маму. Будь ей опорой и стань хорошим братом сестренке. Сейчас ты - и долго еще останешься - Главный Мужчина в семье. Помни об этом, учись воле, терпению и мужеству, и тогда Час Науки пробьет сам собой.
Будь здоров!
22 августа 63 года.
Здравствуй, мой милый, далекий!
Сразу же спешу сообщить тебе о большой-большой радости. Новость эта, в сущности, не будет для тебя новостью: все давно рассчитано. Но тем не менее: у тебя дочка! У _нас_ дочка, наша долгожданная маленькая Машенька. Мне особенно приятно, что известие это ты получишь к своему дню рождения. Ведь никакого другого подарка я тебе сделать не могу, вот и решим: письмо с телефото - подарок для тебя, дочурка - для меня: ты же ее так долго не увидишь въяве!
Ты, наверное, хочешь знать все подробности? Они просты. Дочурке уже больше месяца (как мы ни противимся, а не в наших силах сладить со временем и расстоянием: мне очень хотелось прямо в тот же день, 20 июля, "отбить" тебе "телеграмму", но кто же позволит такой расход энергии в "неурочный" час?! Пришлось ждать обычного обменного сеанса), она, как водится, здорова, весит четыре сто, и рост немаленький - пятьдесят пять. Походит... скорее всего, на тебя. Ты же знаешь, я никогда не умела определять сходство, всем этим разговорам - "глазки в папу, ротик в маму" - не верю, но я каждый день вглядываюсь в Машеньку и, видимо, потому что хочу этого, отыскиваю в ней все новые и новые твои черты. Только, ради всего святого, пусть никогда не будет звездолетчицей! Не женское это дело. Да и не мужское, впрочем, тоже... Это я так, к слову...
Когда я вернулась из роддома... Нет, не так. Даже когда рожала, меня почему-то не покидало какое-то угнетенное настроение. Я долго не могла понять, в чем дело: вроде бы, счастливое событие, желанный миг, и вдруг новые выкрутасы психики. А потом разобралась и теперь не знаю, что делать: смеяться над собой или грустить над всеми матерями. Такое со мной - в первый раз. Ведь когда рождался Славик, подобных мыслей и в помине не было. Соображения же мои вот какие: не годится это, чтобы при родах мы боли не чувствовали. Как-то противоестественно это. Чуть схватки начнутся - сразу же инъекция, и - все... Такое ощущение, будто бы объелась сверх меры, не больше, честное слово! А уж самих родов и вовсе не чувствуешь: цветные сны, музыка... Не знаю, как другие, а мне было противно. _Должна_ женщина боль чувствовать, должна, хотя бы там мильон профессоров о гуманности рассуждать принялись! Я не говорю о предупредительной роли боли, об обратной связи и прочем - в медицине я не сильна. Чисто по-женски думаю: роды - это муки, это материнская память на всю жизнь, это связь с ребенком и через страдание тоже. Такая уж наша "бабья" доля, и ничего не поделаешь, и делать никому ничего не нужно: нельзя лишать человека человеческого, женщину - женского. И потом: малышке-то разве не больно на свет появляться? Разве не мучается она, выдираясь из тела материнского в холодный и ослепительный мир? Ее ведь не обезболишь, укольчик ей не сделаешь, почему тогда я должна оказываться в лучшем положении, я мать?!! Игра не на равных. Ах, какие-то нездоровые у меня мысли, какая-то не такая я, как раньше. Тебя нет - в этом причина. Ты все дальше, дальше, дальше...
А знаешь, Славик-то, оказывается, ревнивый! Никогда бы не подумала, что мальчишке в девять лет свойственны столь сильные "взрослые" эмоции. Поверишь ли, в первые дни, как я вернулась, - ни за что не хотел к кроватке подходить! Даже в детскую не заглядывал, даже на личико посмотреть отказывался: не хочу, мол, и все, не нужна мне она, можешь обратно отнести а свой роддом, там с ней и сиди. Представляешь?! Разумеется, я все понимаю: он чувствовал себя твоей полноправной заменой, жаждал нераздельного внимания, любви и заботы, считал годы до совершеннолетия, когда семья на него целиком ляжет, а тут - _на_ тебе: новый человек (к тому же девчонка!), мама все время с ней, дом полон крика, суеты, "слюнявых" (его словечко) хлопот и прочее, и прочее... Словом, я понимаю его, но все равно обидно!
Однако "воспитательная работа" моя хоть малым успехом, но увенчалась! Вдолбила-таки я Славке мысль, что у него - крохотная, слабенькая сестренка, что ей нужен защитник - снисходительный, но надежный опекун, старший брат. По-моему, его проняло. Теперь он и укачивает ее иногда, и гуляет с ней время от времени, но на меня все-таки дуется, бывает сердит без причины, нервозен.
Кстати, к телескопу-то своему он все реже и реже подходит! Нет, не потому, что начал тебя забывать, скорее всего, твое последнее письмо на него очень сильно подействовало. Я, правда, не знаю, что ты ему написал он не показывал, а я, разумеется, не подглядывала, - но что-то "внушительное": впервые в жизни Славик _по-настоящему_ заинтересовался нашей библиотекой, читает, читает, читает дни и ночи напролет. Я тут на днях заглянула ему через плечо, когда он около маленькой сидел, - и тихонько так ахнула. Чем бы, ты думаешь, он увлекся? "Энеидой", ни больше, ни меньше! Словом, не знаю, что и делать: то физика с математикой, то классическая литература. Как его от крайностей уберечь - ума не приложу. А может, не надо уберегать, может, сам во всем разберется?
Знаешь, чем я занималась в роддоме, в предродовом отделении? Смотрела ночами в окно и все пыталась твою звезду отыскать. Представляешь, какое сумасшествие! И знаю ведь, что она на нашем небе не бывает, а если бы и оказалась я на экваторе или в Южном полушарии, - все равно толку бы мало было: не видна она, не хватает зрения, мала величина. И все равно звезды разглядывала! Я по очереди - ночи-то для меня длинные были - каждую искорку звездой Каптейна представляла и прямо-таки видела - видела!
– как ты к ней несешься...
Что бы ты ни подумал, а осенью я обязательно на юг соберусь. В южных широтах, зимой, она бывает видна, я точно знаю. Приду в какую-нибудь обсерваторию (мне-то разрешат!), отыщу Живописца и уж разгляжу твою звездочку "во всех деталях". И Славика с собой возьму (идея-то, если честно признаться, - его!).
Ну, хватит, хватит, хватит) Разболталась я - сверх всякой меры. Пора и честь знать. До следующих писем, любимый. До следующего, очень не скорого нашего "разговора".
Обнимаю и целую тебя тысячу раз!
Володю и Андрея - по разу (если считают такое решение несправедливым пусть напишут мне особо).
3 ноября 63 года (по корабельному календарю)
Да, это действительно подарок! И еще какой!!! Мы даже не стали ждать моего дня рождения, а перенесли его на день получения письма. И закатили пир горой! И забросили к черту все наши текущие и нетекущие дела и сутки бездельничали. Каково?! Вот так! А Володька, войдя в раж, во всю стену нашей "залы" намалевал краской: "Машеньке - виват!" И мы веселились и распевали песни так, что наш "Гонец" трясся от носового излучателя до реактора и, по всей видимости, сошел с курса. Пусть там Центр смотрит в оба!