Переписка
Шрифт:
Нужен только заработок. А заработка у меня нет, ибо за стихи платят гроши и из многочисленных моих публикаций на пенсию не скопилось.
1970 год выходит с привлечением Казахстан, издательства, журнала и Гослита на 2400 рублей.
Но оказалось, что надо справку за 2 года — а не как я думал раньше. На ту же пенсию, что получал я, жить нельзя в Москве, по два рубля в день.
Жму. Привет.
В. Ш.
Огорчен твоей болезнью. Желаю поправки. У меня нет такого желания пить и никогда не было — в 1956 году меньше всего, но я отношусь с уважением к этому мнению. Сердечный привет.
В.
В.Т.
Москва, 7.1.71
Яков, как твои дела? За твои добрые дела тебя следовало наградить бессмертием. Но бессмертие вовсе не исключает кратковременных недомоганий, всевозможных кризов?
Не можешь держать перо в руке. Ответь в двух словах.
Твой В. Шаламов.
Карточка Н.Е. и профессора Карлика дают мне необходимую уверенность. Но даже вчера вечером пришлось ее предъявлять прохожему милиционеру.
«Выпил, старик. Ну, иди, иди».
Сердечный привет И.Е. и профессору Карлику.
В.
1962 — 1971
Переписка с Лесняком Б.Н
Б.Н. Лесняк [256] — В.Т. Шаламову
Магадан, 18.11.63 г.
Здравствуй, Варламушка!
Письмо твое ходило без малого месяц. На Пролетарской мы не живем с 1959 г. Жаль, но помочь мы тебе не можем. Калейдоскоп рассохся, и стекляшки перемешались. Память вырывает из прошлого все меньше и меньше частностей. Мы оба не помним ни имени Кривицкого, [257] ни его лица. Если хочешь, мы можем запросить архив УСВИТЛа…
256
Лесняк Борис Николаевич, Савоева Нина Владимировна — знакомые В. Шаламова по колымской больнице «Беличьей», где Н.В. Савоева была главным врачом, а Б.Н. Лесняк — фельдшером, где Шаламов с перерывами лечился в 1943–1945 гг. В. Шаламов поддерживал с ними дружеские отношения вплоть до эпизода, описанного им во «Вставной новелле». В. Шаламов «Воспоминания». М., 2001.
257
Кривицкий Роман — журналист, погибший на Колыме, упоминается в «Воспоминаниях» В. Шаламова о больнице «Беличьей».
Что же ты не пишешь ничего о себе? Как здоровье? Как дела? Что пишешь? Что печатаешь?
Я, наконец, решил попробовать силы: пишу маленькие рассказы и печатаю в газете. Мечтаю о рассказе психологического плана. Серьезной работы не получается — не хватает ни времени, ни сил. Я долго не хотел обращаться к теме лагеря. Однако не выдержал и начал писать цикл маленьких рассказов-зарисовок. Но это оказалось не так-то легко сделать со здоровых позиций социалистического реализма! Один рассказ получился вполне самостоятельным, рассказ-этюд о пеллагрезниках. Я тебе его пошлю. Хочу услышать твое мнение. Здесь о нем судят по-разному, но печатать пока не решаются.
К концу года должен сдаваться кооперативный дом в Москве, а у нас еще половина долгов не уплачена.
Нина и Танюха едут в отпуск в мае, я, очевидно, — в июле.
Здоровье — ни к черту! И поэтому грустно.
Когда-то мне казалось, что я переполнен сюжетами. А на поверку оказалось — наоборот! Или разучился жизнь наблюдать или никогда не умел анализировать происходящее.
Для рассказов о лагере мне не хватает острых и значительных по содержанию сюжетов. А писать о лагере, я полагаю, нужно. Уходят из жизни последние участники и свидетели тех дел и тех лет. И рассказывать о нас будут Нефедовы, Гарающенки, Семены Лифшицы, [258] в лучшем случае по подстрочникам.
258
Сотрудники журнала «На Севере Дальнем», весьма конъюнктурные авторы.
Напиши, друг, о себе, о делах, о московских новостях!
Ольге Сергеевне большой привет.
Нина передает тебе самые лучшие пожелания!
Жму руку.
Борис.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
Москва, 22 февраля 1963 г.
Дорогой Борис, о Романе Кривицком никого запрашивать не надо, об этом позаботится его брат. В письме твоем очень много вопросов, постараюсь ответить, как могу и понимаю. Писать нужно все время, не стремясь обязательно к напечатанию, это вещи очень разные — печататься и писать.
Конечно, рассказ психологического плана есть единственно достойный род прозы. И уж кому, как не тебе, заставить поработать мелочи, подробности для этой цели. Надо иметь большую волю, отвлечься, вернуться в утраченное время, перечувствовать тот мир — обязательно с болью душевной, и на эту боль придется идти, без нее ничего не получится. Словом, надо пережить, перечувствовать больное. Ни о каких «позициях» думать во время работы не надо — все будет испорчено. Позиция — это для критиков и литературоведов, но не для писателя.
Рассказ охотно прочту.
Солженицын показывает писателям, что такое писательский долг, писательская честь. Все три рассказа его — чуть не лучшее, что печаталось за 40 лет.
Сюжеты вернутся, если поработать прилежно. Ты не разучился наблюдать жизнь, а не приобрел еще писательских навыков. О лагере надо писать обязательно, фиксировать все это, пока не исчезло, не рассыпалось, да и память — инструмент не совершенный, не надежный. Потому у тебя и затруднения с сюжетом. Надо вернуться не столько мыслью, сколько чувством в этот мир.
Что касается Нефедовых, то недавно ко мне приезжал журналист Виленский и просил меня дать стихи для альманаха «На Севере Дальнем».
Когда-то с господином Нефедовым и Николаевым я обменялся письмами по этому поводу, от предложения Виленского я отказался. Нине Владимировне мой сердечный привет.
Это письмо общее Нине Владимировне и тебе, Ольга Сергеевна шлет вам обоим привет.
В.Т. Шаламов — Б.Н. Лесняку
март 1963 г.
Дорогой Борис.
Рассказ «Три Д» для печати не годится. Успех художественного произведения решает его новизна. Эта новизна многообразная: новизна материала или сюжета, идеи, характеров, психологических наблюдений, которые должны быть новы, тонки, новизна описаний, в пейзаже, в портрете, свежесть, своеобразность языка.
Всего этого тебе еще предстоит добиться. Особенно испортил рассказ «Три Д» — райским хеппиэндом о дочери, играющей на пианино. Это — дешевый газетный прием, который может угробить любую вещь…