Переполох в академии сиятельных лордов
Шрифт:
И тут…
Взгляд Ардемала метнулся вверх, туда где в башне над ним спала… самая желанная сейчас особа. Камилла Иволдон! Горгона, принятая на работу в академию не столько за свой крутой нрав и стальной характер, сколько по причине страхолюдства и отсутствия каких-либо шансов обзавестись семьей.
Едва понимание ее близости пришло к растревоженному возбуждающим дымом и возрастом юноше, как разум его заволокло туманом страшной похоти. Он едва ли осознавал дальнейшее: как, цепляясь лишь ногтями за микроскопические трещинки, рискуя жизнью,
Напуганная грохотом и звуком бьющегося стекла почти сорокалетняя девственница только и успела, что подскочить на кровати. Когда к ней кинулся ослепленный неимоверной похотью Тоис. Он не думал ни о ее возрасте, ни о внешности, ни о статусе, ни о запретах академии…
Страсть, желание и абсолютное безумие руководило им. В голове было пусто, тело пылало диким томлением, когда он поцелуями кинулся заглушать вопли своей единственной и распрекрасной дамы.
— Я пожалуюсь ректору! Вас завтра же отчислят!
Рывком сорвав с нее расшитый рюшами чепец и кружевную ночную рубашку в пол, он с нерастраченным запасом сладостной ласки накинулся на ее не знавшее руки мужчины тело.
И всея горгона академии была настолько ошеломлена его прикосновениями, силой и дикостью его страсти, необузданностью его напора, что обещания возмездия быстро смолкли на ее губах — несчастная девственница лишилась чувств, впервые познав всю глубину близости, возможную между мужчиной и женщиной. Нашлось в этой вселенной то, что проняло и ее стальные нервы.
А Ларс в это время, бесславно проиграв битву с собой, которая длилась почти до предрассветных часов, откинул одело с миниатюрной фигурки, угнездившейся в большой кровати соседа. Плотные шторы на окнах не пропускали лунный свет, понукая юношу полагаться больше на свои ощущения.
В этот миг он «видел» все своими ладонями. Упиваясь необъяснимым восторгом, едва уловимо касался шелковистых волос, невольно отмечая их гладкость и аромат. Позволял пальцам притрагиваться легчайшими как крылья бабочки прикосновениями, сминая полы ночной рубашки, он едва дышал одновременно оглушенный шумом грохотавшей в ушах крови.
То был миг наивысшего восторга — такого сладострастного и упоительного томления Розолс прежде не знал. Ему казалось, он касается богини, прекрасной нимфы, самого лунного света… Касается в предвкушении скорого обладания, к которому так отчаянно стремится, желает больше жизни.
Дивный контур подбородка, изящная шея, небольшие, но мягкие полушария груди…
Стоп! Словно в лоб ему с огромной силой влетел таран, взрывая разум, прогоняя бездумный лишенный помыслов туман.
Грудь!
Сглотнув, Ларс сделал шаг назад. Пронзивший тело холод ужаса смог охладить жар вожделения. И прояснить разум, со всей очевидностью подтвердив — тут на кровати Иве Таурина без сорванного им лично одеяла и в истерзанной
Судорожно втянув в себя воздух, из последних сил цепляясь за проблеск самоконтроля, он замер, сраженный еще одним открытием: этот аромат! Он узнал его…
Еще два мучительных шага назад — они стоили целого марафонского забега. Десятки-сотни дней промелькнули в его памяти, миллионы мелочей и странностей, которым прежде он не придавал значения. Сейчас все стало очевидным, до одури понятным!
— Я — идиот, — одними губами вынес себе вердикт Ларс.
Рука его, дрожа от накатившего озноба, ухватила тяжелую штору, из последних сил потянув ее на себя. Пучок лунного света проскользнул в комнату, развеивая темноту и подтверждая то, что уже поняло его сердце: она. Та самая незнакомка, рухнувшая на него с дерева. И она же — единственный первенец рода Таурин…
Сейчас Ларс был не способен разобраться во всем, доподлинно понять причины и способы, но он твердо знал одно: Иве Таурина, того Иве Таурина, которого он знал всю жизнь — не существует.
Открытие подкосило его, лишив последних сил. Туман вожделения, теперь уверившись в своем превосходстве, вновь обступил разум парня. Пальцы разжались, выпуская плотную ткань и позволяя комнате вновь раствориться в сумраке ночи. Тело его качнулось, движимое к единственной и необходимой цели — к его музе, его богине, его любимой…
Муки совести снедали и Тоиса Ардемала.
«Меня отчислят. Это крах. Что я творю, это позор для всего рода», — мысли одна страшней другой молниями бились в голове молодого мужчины. Но разум не мог достучаться до тела, порабощенного сладостным восторгом.
Словно впервые в беспросветной ночи его жизни засиял рассвет — таким сокрушительным и ошеломительно-сладостным стало откровение страсти. Откровение, прежде не распознанное в этой женщине. В ее сладком и дарящем умопомрачительную истому восторга теле. В оттенках ее голоса, на чем свет ругающего его. В ласковом касании ее волос, сладострастном соприкосновении с ее кожей.
Он задыхался и одновременно упивался ароматом ее тела. Он отдавал всего себя, немногим не захлебываясь в ответной нежности, что без остатка дарило ее тело.
Такой ошеломительный отклик… И он мог умереть, не узнав его. Больше того: он готов был умереть ради возможности познать этот рай. Это волшебство упоения и дикости. Необузданности и истомы.
Весь мир за одну ночь!
Он понимал, что обречен, что отчисление неминуемо, что мать съест его живьем за пятно на репутации рода, но остановиться не мог… Вновь и вновь доводил недавнюю девственницу до обморока своей страстью. К счастью, она лежала, поэтому не ушиблась.
Обливаясь потом от страха перед дальнейшим и восторга от настоящего одновременно, он сделал ее женщиной. Тоис не оставил без внимания ни единого сантиметра ее тела, ни одного способа утоления обоюдно вспыхнувшей страсти не обошел вниманием.