Переправа через Иордан (Книга рассказов)
Шрифт:
Они говорили ему: "скажи: шибболет", а он говорил: "сибболет" и не мог иначе выговорить. Тогда они, взяв его, закалали у переправы через Иордан. И пало в то время из Ефремлян сорок две тысячи".
Немногим удалось перебраться на другой берег Иордана.
Когда Людмила завершала чтение этого короткого эпизода, Григорий захлопывал книгу и выходил во двор покурить и подумать. Мила пристраивалась рядом с ним на крылечке, и муж, мучительно подыскивая слова, пытался передать ей мысли, вызванные прочитанным.
Ефремляне проиграли и, чтобы избегнуть смерти и переправиться через Иордан, должны произнести родное слово "сибболет" так, как оно звучит на языке победителей - "шибболет". Двойка на этом издевательском экзамене по прикладной лингвистике равнозначна гибели. Однако находились и такие, кто может, из-за долгого опыта общения с галаадитянами или в силу повышенной фонетической чуткости, обостренной страхом, - произносил слово "шибболет" как требовалось. То есть именно - не правильно, а так, как требовалось. Побежденным приходилось унизиться до того, чтобы извратить звучание природного языка, взлелеянного предками. Отказаться от исповедания предков, их культуры, их духа, - отречься от идентичности, - чтобы спастись на землях, занятых народами колен Гад и Рувим. Усталые, измученные, униженные, они собираются в безопасном месте, утоляют жажду и голод; они угрюмы; они раздавлены - не только поражением в бою, но и поражением своей речи и своим вынужденным предательством. Как быть дальше? "Сибболет" уже стал синонимом поражения, унижения, отщепенства и изгнания. Перенять "шибболет" победителей, признав их правоту и приняв их язык, культуру, дух? Наверняка нашлись и такие, кто так и сделал - и ушел в небытие. Нашлись и другие: гордо настаивая на превосходстве "сибболета" над "шибболетом", - лучше есть стоя траву, чем на коленях - мясо, - они сделали это словом символом, знаменем тех немногих, кто готов стоять до конца и искупить предательство кровью и смертью; они тоже ушли в небытие.
– Вся их жизнь изменилась, - говорил Григорий, - а все из-за одной буквы. Как же себя искорежить нужно, чтобы изменить себе и спастись... А новая жизнь - она будет лучше или хуже? Никто ж не знает... Но ее, новой жизни, уже не избегнуть, значит, нужно жить. А как? Слава богу, мы с тобой на одном берегу.
Иногда он жаловался на боли в сердце, но к врачам не обращался. И однажды пришел со смены бледный, едва держащийся на ногах, попросил жену, чтобы затопила титан. "Это, наверное, простуда, - с виноватой улыбкой сказал муж.
– Сейчас приму ванну погорячее, выпью чаю с малиной и под одеяло. Завтра ж в рейс".
Ванна, однако, не помогла: в горячей воде Григорий и умер от острой сердечной недостаточности, как сказали врачи.
Людмила осталась одна. Она успевала и в библиотеке, и по хозяйству, а когда выдавалось свободное время, читала Библию. Высокая статная красавица и близко не подпускала к себе мужчин.
И вот тебе на!
На одну ночь.
Еще не стемнело, как она растопила титан и приняла ванну. Надела голубой махровый халат без пуговиц. Достала из погреба пыльную поллитровку. Задернула занавеской иконку в углу.
Когда стемнело, в калитку постучали.
Мила сняла с гвоздя серп и ногой пихнула калитку.
Мужчина был в темной казенной куртке, грязнущих штанах и в кепке с узким козырьком.
– Спасибо, - пробормотал он, косясь на серп.
– Я человек безопасный, скажу тебе прямо.
– Однако из тюряги сбежал, - сказала Мила.
– Пойдем в дом.
Она налила гостю горячих щей, нарезала хлеба тонкими ломтями. Гость выпил водки и набросился на еду.
– Сколько ж тебе лет?
– спросила Мила.
– И за что посадили?
– Шестьдесят шесть.
– Он выдохнул.
– Вкуснющие у тебя щи!
– Налил себе и ей в рюмки.
– Со знакомьицем! Меня Мишей зовут. Михал Михалычем.
– Будь здоров, Михал Михалыч.
– Мила выпила.
– А меня - Милой. Так посадили тебя за что?
– Жену убил, - сказал Миша, принимаясь за холодец.
– Я ж сам петербуржец, а она приезжая... тридцать пять лет... Поначалу ничего, а потом стала она мне скандалы под пьяную руку устраивать. Я выпью, врежу ей разок она к соседям. Милиция, протокол... А в Питере знаешь какие порядки? Три раза залетел - выгоняют из города и лишают прописки. Когда второй раз такое случилось...
– Водку она тебе сама покупала?
– перебила его Мила.
– То-то и оно.
– Он налил себе еще.
– Тогда я и понял, чего она хочет... Да еще соседи донесли, будто она уже и молодым любовником обзавелась.
– Твое здоровье, Миша.
– Мила выпила.
– Только носки сам себе стирать будешь. Я баба не брезгливая, но насчет мужских носков - извини.
– Извиняю, конечно.
– Миша выпил.
– В третий раз думаю: кранты мне. И без того поддатый пришел, а тут еще в холодильнике две поллитры. Выпил я одну поллитру, отрубил ей голову топором.
– Он выпил без жадности.
– Потом позвонил в милицию, а пока они ехали, вторую поллитру опростал. Дали четырнадцать лет.
– А выйдешь - что будешь делать?
– Женюсь.
– Михаил беззвучно захохотал.
– Все равно мне без бабы хоть в сто лет - каюк.
– Я тебе воду согрела, - сказала Мила, - помойся. Но только никаких фокусов: как скажу, так и будет.
– Я ж человек режимный, - усмехнулся Михаил.
– Все про все понимаю. Значит, пальцем тебя - ни-ни? Что ж. Да я завтра и уеду.
– В этой одежке? Без денег?
– Мила вздохнула.
– Тебя еще месяц, самое малое, будут и на железной дороге поджидать, и на автобусной станции. Помолчала.
– Как знаешь, впрочем. На билет я тебе дам, но до станции ты не дойдешь - возьмут.
Михаил угрюмо кивнул.
– И добавят, - сказал он.
– Но ты ж меня на месяц у себя не оставишь?
– Это как вести себя станешь, - сказала Мила.
– Иди мойся - вода стынет.
Когда распаренный Михаил в темно-синем банном халате вошел в гостиную, Мила сидела за столом, перед нею лежала раскрытая книга.
Михаил сел напротив. Перед ним стояла высокая рюмка.
– Выпей, а я тебе одну историю почитаю.
– Людмила посмотрела на него глубоким взглядом.
– Только не перебивай. Это история войны галаадитян с ефремлянами...
Она читала ровным голосом. Миша ловил вилкой скользкие грибы в тарелке и слушал.
– Жуть, - сказал он, когда она захлопнула Библию.
– Значит, пока я здесь, никаких сибболетов?
– Тебе решать, - усмехнулась Людмила.
– Переходить Иордан или нет.
Он кивнул:
– У меня и выбора-то нет.
– Выбор всегда есть, - возразила она, снимая халат.
– Так что?
– Договорились, - сказал Михаил, не отрывая взгляда от ее тяжелых белых грудей с черными сосками.
– Шибболет.