Переправа
Шрифт:
А Черемшанов, идя к столу, успел оценить ситуацию, и его круглые голубые глаза на конопатом лице заискрились пониманием: дескать, извините, Владимир Лукьянович, сам вижу — помешал. А как быть? Карьеру-то делать надо!
И, положив папку перед командиром, Черемшанов за спиной, так, чтобы видел только Груздев, развел ладони.
Груздев не хотел, но засмеялся. Этот жест был из любимой байки майора о незадачливом старшем лейтенанте, который выступал на всех собраниях и лез на глаза любому начальству. Когда товарищи спрашивали: «Зачем тебе это?», лейтенант разводил руками и простодушно объяснял: «А как быть? Карьеру-то делать надо!»
Настроение у Груздева поднялось. Он всегда искренне восхищался «рыжим гусаром», как шутя звали майора товарищи. Его редким умением без занудства, под непринужденный треп решать самые сложные задачи, деловой собранностью и профессионализмом.
— Когда вернетесь, принесите мне материалы по подготовке конференции, — сказал Муравьев, подавая Черемшанову папку с подписанными документами. — Когда намечаете провести?
— Воскресенье самый удобный день, — сказал Груздев.
Эту конференцию они готовили вместе с Черемшановым и замполитами батальонов. Готовили основательно. Нужно было перетрясти весь полк, чтобы отобрать для обмена опытом с молодыми не просто первоклассных старослужащих водителей и специалистов инженерных машин — таких в полку было немало. Требовалось найти среди них речистых, которые не растеряются на трибуне и сумеют толково рассказать о своей работе. Тема конференции была, что называется, животрепещущей: «Действия водителей на марше, при подаче звеньев на погрузку, а также действия механиков-водителей при транспортировке звеньев».
— Получит Дименков майора — рекомендуем его на батальон. Согласны? Рота у него отличная по всем показателям, — сказал Муравьев, когда Черемшанов вышел, — учебку сдадут раньше срока, нарушений дисциплины нет. Пожалуй, по всем показателям они выйдут вперед.
Груздев промолчал, надеясь, что на этом тема Дименкова будет исчерпана и командир вернется к их разговору.
— Почему вы молчите? — спросил Муравьев. — Не согласны с моей оценкой?
Груздев вздохнул.
— С подходом, — нехотя сказал он.
— Простите, не понял?
— Я думаю так: если в подразделении все отлично и нет нарушений — копай глубже…
— Вы имеете в виду скрытые нарушения?
— Принцип. В подразделении, где идет настоящая, требовательная воспитательная работа, не может быть все гладко.
— Любопытно, — Муравьев взглянул на замполита с живым интересом, — продолжите мысль, Владимир Лукьянович, я слушаю.
— В роте много молодых солдат. Семьи, воспитание, характеры — все у них разное. А ведь у нас, как в инкубаторе: характеры разные, а условия для всех одинаковые. Значит, должен идти процесс притирки, ввода в армию, в дисциплину… Уверен, что такой процесс не может проходить спокойно…
— Думаю, что вы усложняете, Владимир Лукьянович. Дименков опытный офицер. Его рота досрочно выполняет задание…
— К нему лейтенант толковый пришел. Строитель.
— Значит, умеет использовать. На тактических занятиях они тоже показали себя для начала неплохо. По-моему, на сегодня — это главное. Или у вас есть факты?
— Фактов у меня нет, но вот о чем я думаю… Хуторчук недавно в полку, а солдаты за ним в огонь и воду пойдут. А вот за Дименковым… не уверен.
— Да? Подумаем, — сказал Муравьев. — Так что будем делать с вашим Тураевым? Как бы он там дров не наломал…
— Я с ним поговорю. Он парень разумный.
На улице было совсем темно, и там, где кончался свет фонарей, начинались звезды. На безоблачном небе мягко светилась белесая полоса Млечного Пути. Груздев нашел Плеяды — шесть осенних сестер. Деды говорили: «Плеяды на заход пошли — пора к пахоте готовиться». А вон первая и главная звезда его детства — Полярная. Отец прежде других показал. Всякое в лесу случается, поэтому охотнику верный ориентир нужен, чтобы к дому выйти. Здесь Полярная ближе к горизонту, чем в его родных архангельских краях. Груздев подмигнул звезде по-родственному, застегнул плащ, надел плотнее фуражку и неторопливо зашагал по неосвещенной аллее, пересекающей территорию части наискосок.
Тьма скрадывала пространство, помогала сосредоточиться. Из окон столовой падали на землю длинные прямоугольники света, вырывая из тьмы аккуратные кучки палых листьев. Завтра их вывезут и сожгут в карьере. Это делалось из года в год не только в частях, но и во всех городах, где Груздеву приходилось бывать. Он не мог понять — почему? Его мать по осени ходила в лес с мешком и устилала огород слоем принесенных из леса листьев. Издревле перегной считался лучшим удобрением. Мать, наезжая в город, дивилась: «Природа сама земле хлеб дает, а они, неразумные, что делают?»
В столовой хлопала дверь, слышались молодые здоровые голоса, хохот, команды. Со стороны казармы доносилась дробь барабанов. Вокруг темного чрева полковой пепельницы волчьими глазами вспыхивали огоньки сигарет. Кто-то восторженно завопил:
— Это кто же к нам хромает? Да это же наш заслуженный шланг Александр Микторчик! Что же это вы кушать опоздали?
— Здорово, воины! Задержали в штабе, еле вырвался.
— Неужто самому полковнику советы давал?
— А что? Думаешь, не смогу?
Груздев остановился. «За таким хохотом и артиллерийскую канонаду не услышишь», — подумал он, сочувствуя Микторчику. Внезапно Сашкин обиженный тенорок вырвался из общего гама:
— Думаешь, треплюсь? Спроси хоть у замполита, Мишка. Мы с ним полную неделю конференцию по обмену опытом готовили.
— Повтори, Сашка, я не понял: кто с кем будет обмениваться опытом на этой конференции — замполит с тобой или ты с замполитом?
Груздев улыбнулся. Вот черти языкатые! Между прочим, любопытная метаморфоза с Микторчиком происходит… Вначале он любой ценой: унижений, слез, симуляции — искал места потеплее и полегче. Казалось бы — нашел. Чего еще надо? Ан нет, маловато этого даже для такого откровенного приспособленца, как Сашка. Уважения жаждет.
Возле своего дома Груздев увидел на лавочке девушку в темных квадратных очках. Перед нею стоял высокий офицер и что-то негромко бубнил, ритмично взмахивая рукой. Стихи, что ли, читает? Интересно, кто бы это? Любителей стихов, по сведениям Светланы Петровны, в полку не наблюдалось. Матовый плафон над парадным скудно освещал спину офицера в коротком плаще и длинные тонкие ноги в сапогах.
— Почитайте еще что-нибудь, — попросила девушка, и Груздев с изумлением узнал голос собственной дочери.