Переправа
Шрифт:
— Если говорить официально, то возникновение инженерных войск в России относят к началу восемнадцатого века, когда Петр Первый приказал сформировать инженерную роту и команду понтонеров. Команда состояла из двух офицеров и тридцати четырех нижних чинов. Петр утвердил штат восьмого февраля тысяча семьсот двенадцатого года. Этот срок и считается днем рождения инженерных войск.
Степа Михеенко поставил табуретку, провел рукавом по сиденью и предложил:
— Сидайте, будь ласка, товарищ лейтенант. Нам усим очень интересно. А то про все войска знаем, а про свои ничого… Я, к примеру,
Малахов сел. Солдаты окружили его полукольцом, как недавно Мишку Лозовского с гитарой.
— Но вообще-то инженерные войска появились в России задолго до Петра… Судя по летописям, еще при Ярославе имелись люди под названием: городники, мостники, порочные мастера, розмыслы…
— Как, как? Порочные люди? — удивился Степан. — Вроде злодеев, что ли?
— Пороки — это осадные, стенобитные башни, — сказал, смеясь, Малахов.
— Тогда это предшественники артиллеристов, пушкарей, — заявил Мишка. — А мы есть непорочные, почти святые розмыслы — инженера! Понял, мостник Степа?
— Когда на Руси шли войны, то население от каждой сохи выставляло по двадцать два человека. Эти люди назывались посошными людьми, посохой, и выполняли разные военно-инженерные работы. — Малахов закашлялся, старшина принес ему горячий чай, не в солдатской эмалированной кружке, а в стакане с подстаканником. Малахов благодарно улыбнулся Митяеву и продолжал: — Пожалуй, именно посоху и нужно считать родоначальниками понтонеров. Перед взятием Казани Иваном Грозным, например, посошным было велено: «На речках и на ржавцах мосты мостить». Ржавец — это ржавое болото. В записках князя Курбского упоминается фамилия первого русского инженера, военного инженера — Выродкова. В следующий раз я подробнее расскажу вам о делах старинных…
Малахов поднялся.
— Товарищ лейтенант, еще есть время… Хоть немного.
— Через пятнадцать минут вечерняя прогулка. У вас осталось только время привести себя и помещение в порядок. До свидания.
В Ленинской комнате Зуев и Белосельский выбирали из альбомов фотографии для праздничного фотомонтажа. Степанов спешно рисовал боевой листок к завтрашнему дню. Завтра взвод впервые должен выйти в поле и самостоятельно собрать перевозной паром.
— Успеете? — спросил Малахов.
— Надо успеть. — Степанов вздохнул. — Обязательство взяли.
Белосельский сложил карточки и протянул Степанову.
— Держи, комсорг. По-моему, неплохо получится, — сказал он и подошел к Малахову.
— Товарищ лейтенант, а увольнения в город будут когда-нибудь? Мне очень нужно…
— Сдадим объект, тогда и поговорим. Сейчас преждевременно. Кстати, будет смотр праздничных газет. У нас есть шанс?
— Трудно сказать, — Белосельский потускнел и пошел к выходу.
Но Малахов не дал ему уйти. Во-первых, он не спросил разрешения, что само по себе было грубостью. Этим Малахов еще мог поступиться, но Белосельский уходил с обидой, а Малахов твердо верил, что любое недоразумение нужно изживать сразу, пока у человека в душе не накопился мусор.
— Белосельский, а конкретнее?
Белосельский повернулся и отчужденно взглянул на лейтенанта.
— Конкретнее? Трудно сказать, — повторил он и невольно улыбнулся. — Может быть, в других ротах есть настоящие художники, а у нас, к сожалению, с талантами дефицит. Видите, пришлось делать коллаж… Да и какая разница — первое место или последнее?
— В принципе, конечно, никакой, — согласился Малахов, — но не буду скрывать: лично я был бы рад, если бы первое… Разве вам не было бы приятно, если бы ваш труд высоко оценили?
— Мой труд или мои художественные дарования?
В голосе Белосельского было столько иронии, что Зуев не выдержал.
— А честь роты для тебя ничего не значит?
Белосельский перестал улыбаться и взглянул на сержанта с недоумением.
— Честь моего подразделения защищается воинским делом, а стенгазета… Извини, Володя, стенгазета — это малозначительная художественная деталь.
— Зачем же ты взялся ее делать? — спросил Степанов.
Белосельский сделал испуганное лицо, но глаза смеялись.
— Помилуй, Степаныч, когда ты берешь за горло и говоришь: «Надо!» — трудно отказаться без риска для жизни.
— Интересный у нас получился разговор, — сказал Малахов, — хорошая стенгазета, конечно, не честь, но… к чести роты, как еще одна деталь нашей жизни… Помните, как Холмс восстанавливал по детали целое?
— Методом дедукции — по стенгазете о всей роте?
— Безусловно. Это ведь и наглядный рассказ о нашей жизни.
Белосельский хотел было еще что-то сказать, но Степанов опередил его:
— Иван, не надоело?
— Молчу, молчу, — сказал, смеясь, Белосельский. — Комсорг, вы меня убедили. Я уверен, что мы займем первое место!
Малахов не выдержал и тоже засмеялся. Ему нравились эти парни. Каждый по-своему. Но опереться он мог пока только на своего замкомвзвода старшего сержанта Зуева и комсорга Николая Степанова. И пожалуй… чем-то обнадеживающим проявил себя сегодня Мишка… Иметь хотя бы трех таких парней в активе — это уже кое-что. А вот Белосельский пока еще терра инкогнита…
За дверью раздался властный бас Митяева:
— Р-рота-а! Выходи строиться!
И грохот сапог.
И обиженный вопль: «Да отстань ты! Чего пристал?!»…
И чей-то смех…
По лестнице словно ссыпали мешок одинаковых булыжников, и через секунду на улице грянула песня. Сильный голос Мишки повел за собой колонну:
Не плачь, девчонка,Пройдут дожди…Малахов застыл в недоумении, словно в первый раз услышал эту песню. Что за околесицу они поют? Разве в армию призывают только на время дождливой погоды?.. Впрочем, что им еще петь? У танкистов есть свои песни, у летчиков, у моряков, а у понтонеров нет… Надо поговорить с отцом, у него много знакомых поэтов, быть может, кто-нибудь и захочет помочь… Или сами придумаем. А что — это идея! Один Лозовский многих стоит. Если парни загорятся… На редкость удачная мысль! Да, да, не собрания и нотации, а общее, душевное дело! И обязательно должен быть ударный, почти лозунговый рефрен.