Переправа
Шрифт:
Мишка сидел рядом со мной на тюках с бельем. Он тоже заметил, каким ласковым взглядом одарил меня Вовочка при словах Малахова: «Для мира и войны», то есть при всех условиях «благородство есть благородство, а подлость есть подлость»… Мишка заметно расстроился и на все уговоры Митяева и Зуева спеть вежливо, но упорно отвечал отказом. Я знал, что Мишка тяжело переживает разлад, но мы с ним ни разу так и не поговорили об этом. Я не хотел ставить его в неловкое положение, а он — теребить мне душу. Такие мы с ним деликатные, комиссар. Такие деликатные, что и поговорить не с кем…
В каптерку заглянул дневальный.
— Товарищ лейтенант, из штаба звонили. Вас командир полка вызывает.
Лейтенант растерянно оглядел свой попорченный огнем китель. На плече красовалась рыжая подпалина, на левом рукаве дыра, на лацкане вторая.
— Борис Петрович, пошлите кого-нито… да вот хоть Белосельского в общежитие. Пока он принесет что-нито на смену, мы вас в порядок приведем, — сказал Митяев, доставая из аптечки бритвенный прибор и широкий пластырь. — Повязку снимем, на ранку пластырь, и будет у вас вид, что надо.
Малахов благодарно кивнул старшине и посмотрел на меня.
— Если вам не трудно, Иван. Вот ключ. Возьмите в шкафу полевую форму, только сапоги и портупею не забудьте. Буду вам очень обязан.
Что значит двухгодичник… Кадровый офицер сказал бы просто: «Белосельский, за формой — мухой!» Я взял у Малахова ключ и скатился по лестнице вниз.
Конечно, мне хотелось помочь лейтенанту, но еще больше радовался возможности хоть немного побыть одному. Уже много дней я не выбирался на свой «Остров свободы». То набегали срочные дела, то шли бесконечные дожди, то еще что-то… А я жутко устал от многолюдья.
Мимо казармы деловито хромал Микторчик. Я не успел свернуть за угол, и он вцепился в меня, как энцефалитный клещ. Разумеется, Сашка был в курсе и полностью на моей стороне. От всей души. И он не просто сочувствовал, он покровительствовал мне…
— Ты, Белосельский, не тушуйся. Если что, я кое-кому шепну словечко… Везде есть свои кадры.
— Ладно, Сашка, не бери в голову. Обойдусь.
— А Вовочке досталось — будь здоров! Хутор на него тра-та-та-та… и лычки сниму, и пято-десято — замкомвзвода называется! Солдат, мол, не лопух, сам не вырастет, его воспитывать надо… А Вовочка, как партизан на допросе: «Я виноват и кранты. Больного солдата дневалить поставил…» Вот гад, а? Он же права не имел тебя больного в суточный брать!
Я остановился. Мне стало не до Сашки. Мне еще надо было переварить услышанное.
— Слушай, Микторчик, хромай в другую сторону. Зуев ни при чем, я здоров как бык.
— Ты чего, Иван? Я же тебе, как другу…
Обратите внимание, комиссар, круг моих друзей заметно расширяется, но от количества я, кажется, начинаю терять в качестве. Я побежал, надеясь отделаться от него, но Сашка бежал рядом со мной, тяжело прихрамывая. Новостей у него скопилось много и он торопился выложить их, пока не перезабыл.
— В штабе офицеры говорили, что Хуторчук с женой…
Я рванул, как на стометровке. Сашка подпрыгивал сзади и ныл:
— Иван, подожди! Не беги…
Он мог, при желании, и перегнать меня, но от клуба навстречу нам шел начальник штаба. Хромать при такой скорости было трудно, и Сашка отстал.
Я не успел мысленно выразить майору Черемшанову благодарность за избавление, как из контрольно-пропускного пункта явился миру собственной персоной наш ротный, капитан Дименков. Вот непруха, слов нет!
— Белосельский? Куда вы направились?
Я рубанул шаг и отдал честь по всем правилам. Даже Зуев высоко оценил бы мою выправку, если бы видел.
— В офицерское общежитие, товарищ капитан. По поручению командира взвода, лейтенанта Малахова.
И уставился на него преданным взором. Громы планетные! Отпустил бы поскорее! Но он молчал и смотрел на меня исподлобья маленькими темными глазками в красноватых морщинистых веках. Я вдруг почувствовал, что ротный меня терпеть не может. Неприязнь жила в чересчур пристальном взгляде, точно он разглядывал инородное тело. В плотно сжатых бесцветных губах, да и во всей его сутулой высохшей фигуре. Он разглядывал меня так, словно предвидел во мне причину будущих неприятностей. И еще, голову готов дать на отсечение, ему хотелось узнать, что за поручение дал мне лейтенант, но спросить именно у меня не мог. Я мог бы ему помочь, но мне было не до него — своих переживаний выше макушки.
— Товарищ капитан, разрешите быть свободным?
— Подождите, Белосельский. Что произошло на тренировке?
Как славно! Весь полк жужжит, а ротный ничего не знает. Где же он был? Я солнечно улыбнулся ему и заверил:
— На тренировке ничего не произошло, товарищ капитан.
— А пожар?
— Пожар был не на тренировке, товарищ капитан, а на станции, возле железнодорожных путей.
Он улыбнулся. Представляете, комиссар? От его улыбки в пору было в кустах прятаться.
— Не стройте из себя Швейка, Белосельский. Что за пожар? Доложите подробнее.
Я мысленно обругал себя всеми отрицательными эпитетами. Пижон! Лейтенант ждет, а я развлекаюсь…
— Бензовоз горел. Мы потушили, и все.
— Так… Пострадавшие есть?
— Степанов. Но начальник медпункта сказал, что дней через десять все заживет. А так все целы и здоровы.
Дименков собрал кожу на лбу гармошкой и покивал. Не мне, конечно, своим мыслям. Что-то они у него были не очень веселыми.
— Идиотизм, — пробурчал он, — сроки поджимают, каждая пара рук… — Но, взглянув на меня, опомнился и бросил: — Идите.
— Есть, товарищ капитан!
Я проскочил через КПП и облегченно вздохнул: пронесло! Не знаю почему, комиссар, но когда Дименков что-то говорит, меня просто подмывает поступить наоборот. Практически он ничего плохого нам не сделал. Не торчит без конца в расположении роты, не излишествует в словах, не злоупотребляет разносами. Ну, зануда, неприветлив — это да. Слова доброго от него не дождешься, но и плохими не разбрасывается. Только по делу… Правда, злопамятен и не любит менять раз сложившееся мнение о человеке. Но это беда многих начальников с большими полномочиями и малой культурой. Помните ваш любимый анекдот: человек звонит по телефону: «Попросите Надю. Нет дома? И тем не менее…» Так и у меня получается — лично мне, в принципе, плохого не сделал, и тем не менее… Может, это биологическая несовместимость? А, ладно. Нам с ним детей не крестить. Через полтора года сделаю дяде ручкой: оревуар, месье, чао! И начнется у меня настоящая жизнь!