Перепутья

slip

– Да пошел ты! – обозленный и отчаянный, вопль раба едва пробился через пелену. Его руки с силой уперлись в грудь Гая, в отчаянной попытке оттолкнуть, но Гай только сильнее вцепился здоровой рукой в плотную шершавую ткань туники, не давая рабу вырваться и удрать еще раз.

За спиной раздались быстрые шаги. Белая пелена отступала, уступая место залитому кровью и искаженному злостью лицу раба.

– Я не сдохну один… - прошипел тот, и, с силой толкнул его в плечо, одновременно рванув в сторону.

Не в ту сторону. Мир вокруг пошатнулся, брусчатка пропала из-под ног, и Гай почувствовал, что падает. Пытаясь удержаться, он на автомате ухватил раба за запястье, но равновесие не вернулось.

– Командир! – крик Калавия, вместе с отчаянным воплем раба, утонули в толще воды, сомкнувшейся над головой.

Сознание отступило на второй план. Разжав захват, он с силой оттолкнулся от воды и вынырнул. Несколько глотков воздуха – и отчаянный крик раба оборвался на полуслове потоком воды, что хлынул в уши.

Руки вцепились Гаю в волосы, лишая возможности выбраться из-под воды, не сняв с себя скальп.

Раб хаотично молотил ногами по мутной воде буквально на расстоянии вытянутой руки – и все произошло на автомате. Сильный толчок ногами под ребра, и хватка разжалась. Спустя мгновение Гай вынырнул на расстоянии нескольких футов от него.

От неосторожного движения правую кисть пронзило болью.

– Я не… уме… вать… - волны раз за разом накрывали раба с головой, поглощая его слова, но не понять, что он кричал, было невозможно.

Он не умел плавать.

Очередная волна накрыла раба с головой – но через несколько секунд он не вынырнул, как было до этого. Выругавшись про себя, Гай поплыл в его сторону настолько быстро, насколько мог на одной руке.

Но этого оказалось недостаточно. Мокрая спина в простой тунике лишь на мгновение появилась над потоком возле опор моста, и все стало ясно.

Холод пробирал до костей, когда он, доплыв назад, уцепился за руку Калавия и кое-как выбрался на брусчатку. Холод не оставлял своих позиций, когда они, под покровом прохладной весенней ночи в полной тишине разбрелись по домам.

Холод вернулся снова, когда он, порвав почти готовое письмо Юнии, жене Лепида, принялся за новое. Пусть воды Тибра унесли по течению вниз все свидетельства и зацепки, все равно ни о каких похоронах больше не могло идти и речи, и она должна была узнать об этом первой.

Закон Корнелия об отмене проскрипций прошел через обсуждения в Сенате как нож сквозь масло. Никаких поправок, никаких дополнений, одно-единственное заседание. Уже через несколько дней его должны были вынести на рассмотрение народного собрания, а это значило только одно.

Если Гай хотел раз и навсегда поставить точку в вопросе своей жизни и смерти, действовать нужно было сейчас – или мучиться неопределенностью всю оставшуюся жизнь.

Его путь лежал в Туллианум.

Он оттягивал этот разговор так долго, как только мог – но времени больше не оставалось.

Они были последними, кто остался в живых. Они единственные могли приподнять завесу тайны.

Охрана пропустила его без вопросов, разве что проводила удивленным взглядом. Нет, он не собирался мстить прямо здесь и сейчас. Не испытывал ни малейшего желания. Не видел никакого смысла.

Шаги отражались от стен гулким эхом, пока он спускался все ниже и ниже по слабоосвещенным каменным ступеням. Один из элементов давления, не более того.

Сырая темная камера. Если бы охрана не сказала ему, где именно их держат, поиски бы затянулись.

Откуда-то из глубины раздался шорох – и свет светильника выхватил из темноты человека. Хорошо знакомого ему человека, пусть отросшая борода и затрудняла узнавание.

– Давно не виделись, - ни одна мышца не дрогнула на лице.

Глаза Квинта Сервилия Цепиона Брута, более известного под именем от рождения – Марк Юний Брут[6], - расширились, словно он только что увидел лемура. Десяток лемуров. Или даже что-нибудь из той базы данных, которую Гай раздобыл в даркнете, казалось, целую вечность назад.

Похоже, охрана не говорила им ни слова о том, что происходило снаружи.

– Нет… Нет… - раздавшийся в тишине голос был словно неживым, - Ты же мертв…

Мимолетный соблазн подыграть ему и прикинуться призраком прошел так же неожиданно, как и появился.

– Скажем так, слухи о моей смерти несколько преувеличены, - мрачно ухмыльнувшись, отозвался Гай.

В глубине камеры кто-то пошевелился.

Невидящий взгляд Марка Брута пронзал насквозь.

– Этого не может быть… - ошарашенно проговорил он, отступая от решетки.

Гай нахмурился. Догадаться, куда он клонит, было нетрудно.

Раздались гулкие шаги ног по бетонному полу – и неопределенное движение в темноте камеры превратилось во второго человека, такого же заросшего и изможденного.

Того, кто должен был погибнуть три года назад.

Того, чье предательство ранило больнее всего.

Повисла звенящая тишина.

– Ты… - в отличие от Марка, Децим подошел к решетке и вцепился в нее руками так, что костяшки его пальцев побелели, - Что? Вылез из лап Аида, чтобы рассказать нам, какие мы все предатели?! Да это ты! Ты нас предал! – выплюнул он, разрезая тишину.

Слово отразилось от стен эхом. Если бы здесь, внизу, были бы другие заключенные – он бы привлек внимание всех. Но других заключенных не было.

Гай молчал. Холодный взгляд скользил по разъяренному заросшему лицу.

– Я столько лет проливал кровь за эту проклятую Республику, за тебя, и все для чего?! Чтобы когда мы наконец-то победили, ты положил на все то, за что мы воевали, и сделался каким-то восточным царьком?!

Марк аккуратно дернул его за тунику, но Децим не обратил на это никакого внимания: