Перерождение
Шрифт:
Раздался взрыв. Здание тряхнуло с невероятной силой, сбив всех с ног. Огромные куски камней, метала и дерева падали градом. Кнут вскочил на ноги, схватил за руку сестру – поднял ее. Марс держал дверь на технический этаж открытой.
Валентин пришел в себя, встал на ноги и схватил перепуганную Леру, положил ее себе на плечо, как мешок. Он бежал вслед за всеми. Бежали быстро. Лишь один раз Таша обернулась. В нескольких километрах от них с черно-серых, перекатывающихся волнами туч, на землю медленно спускался столб черного густого дыма, похожий на смерч. Раздались выстрелы, крик толпы стал казаться диким воем стаи. Кто-то
Через двадцать минут они вошли на пятый этаж высотной автостоянки, где была припаркована на экстренный случай машина с тонированными окнами. Марс хотел было открыть дверь перед Кнутом, но тот приказал ему садиться за руль. Лера попыталась возмутиться, но за спиной у нее раздался режущий голос Таши. Дернувшись как испуганный кролик, Лера открыла дверь и юркнула в норку.
Марс вдавил педаль в пол, и машина направилась к подземным воротам. Длинный километровый тоннель выходил на Большой проспект. На это и был рассчитан план – проехать под пылающим очагом смуты.
Через два часа Кнут и Таша были дома. Отличившегося храбростью Валентина они пригласили к себе, Леру же они оставили в ее любимом баре, которым она владела. О доме она не хотела и слышать, единственное, что могло залечить образовавшиеся душевные раны, по ее словам, так это две пары крепких мужских рук. В клубе ее всегда ждал верхний этаж, куда она и собиралась первым делом направиться, чтобы смыть с себя гряз прошедшего дня.
Наступала ночь. Спрятанный от неба тучами город, быстро погружался во мрак. Даже миллионы уличных фонарей не могли справиться с наступающей темнотой. Она словно тяжелое одеяло накрывала улицы и густой черной слизью обволакивала фонарные столбы и сверкающие вывески. От былого хаоса почти не осталось и следа. Городские службы дрессированно выполняли свою работу. Ничего не должно было напоминать об уличных столкновениях. Достаточно того, что вездесущая пресса уже на завтра выйдет с громкими и кровавыми заголовками о погибших.
Кнут стоял перед зеркалом в ванной. Его слабо рельефный матового цвета торс был покрыт многочисленными ссадинами и богрово-красными царапинами. На груди красовался давно затянувшийся шрам. Других ран на теле Кнута не было. Он еще раз посмотрел на себя в зеркале – на бледного призрака с абсолютно гладкой кожей, без каких либо изъянов, не считая царапин. Идеально слепленное тело бесполого манекена отражалось в зеркале, с одной лишь оговоркой – оно умело двигаться, думать и мстить. Кнут знал эмоции ненависти и как ими пользоваться, но все же он смотрел на себя без отвращения. Он ухмыльнулся чему-то своему и потянулся за свежей рубашкой, заранее приготовленной и висевшей на вешалке.
В малую гостиную Кнут спустился самым последним. Таша уже заканчивала поливать свои любимые фиалки и петуньи. Хотя в любимчиках значились и все остальные многочисленные растения, из-за которых Кнут прозвал эту гостиную зеленой.
Валентин, одетый в чистую футболку и брюки, с интересом изучал книжные полки.
– Я поражен, - восхищался он, перебирая книгу за книгой.
– Кнут просто помешан на всей
Для нее этот вопрос уже получил ярлык надоедливого и приевшегося. Хотя она и не слышала его с тех пор, как они в последний раз приглашали кого бы то ни было.
– Из-за их бредовых идей, - продолжила Таша, говоря о книгах, - у Кнута повышенное чувство справедливости.
– Справедливости? – Валентин взял еще одну книгу. – «Посвященным о запретном. Управляя энергией внутри нас» - прочитал он название.
– Хоть я никогда не запрещала ему читать подобную литературу, но была против нее. Для меня – это дурь. Она промывает мозги получше любого наркотика.
– Ты так говоришь о своем брате?
– Я о тех, кому эти книжки голову забивают.
– К счастью я избежал этой участи, - в разговор вмешался Кнут, стоявший у лестницы.
Таша посмотрела на брата.
– Все в порядке, - понял вопрос Кнут.
Валентин съежился, словно его застали родители за неблаговидным поступком.
– Нет, можешь их почитать, - Кнута забавляло то, как Валентин шустро ставит книги обратно.
Одна из книг неловко поставленная глухо шлепнулась на пол, раскрывшись на странице с изображением непонятного символа, похожего на тот символ, что был на флагах молящихся на улицах города. Валентин поднял книгу и еще раз взглянул на ее название «Путь открытого разума» за авторством Атахида Зи-Ланта.
– Что общего между теми праведниками и этой книгой? – спросил Валентин.
Кнут, молча, подошел к книжному стеллажу, бегло окинул взором книги и достал толстый том в жестком, багрового цвета, переплете. На обложке темно-синими чернилами, едва читалось название «Правь Вселенной внутри себя».
Валентин ничего не понял. Кнут направился к барной стойке.
– Тебе у нас долго гостить, так что времени разобраться что к чему у тебя будет предостаточно.
– В каком смысле? – переспросил Валентин.
– Считай это любезностью, - Кнут обернулся, продолжая, спиной, продвигаться к стойке.
– У нас давно не было гостей. Так что располагайся – гостевая комната в твоем распоряжении.
Валентин снова посмотрел на книги в руках.
– И все же, в чем связь между праведниками и всем этим? – снова задал вопрос Валентин.
– За то время что тебя здесь не было, в России получили широкое распространение несколько философских учений, - не без удовольствия пояснял Кнут, - а объединяет их всех культ разума – так его называет официальная церковь. А властям они известны как «Клуб открытого разума». Однако чаще их называют учениками-атахидами, так как являются последователями учения философа Атахида Зи-Ланта, - Кнут достал мартини, бокал и лед. – Ты что-нибудь будешь?
– Пожалуй, водки. Ее ведь не запрещали?
Кнут улыбнулся чему-то своему. В разговор вмешалась Таша:
– А те придурки, что напали… на праведников, как ты их назвал, всесторонние радикалы, так я их называю. Это псевдо гражданское объединение, готовое пасть в руки и левых и правых, где им теплее кажется. Сейчас они защищают свое право «на чистую кровь». Бред, конечно.
Кнут подошел к сестре и вручил ей бокал мартини со льдом.
– А чем те и другие не угодили друг другу, что так яростно вцепились друг другу в глотки? – Валентин смотрел то на Ташу, то на Кнута.