Пересечь границу
Шрифт:
В первый день он заглянул в каюту ближе к обеду, кинул на стол термопакет с едой и поманил Алекс за собой. Проводил по короткому коридору к ничем не отличающейся от прочих двери и коротко пояснил:
– Гальюн.
Алекс молча смотрела на него. Видимо, недоумение отразилось в ее взгляде, потому что он спросил:
– Ты русская?
– Наверное, – неуверенно ответила Алекс.
Он хмыкнул и пояснил:
– Туалет. И старайся никому не попадаться на глаза.
Вечером снова принес еду. Почти ничего не говорил. А Алекс ничего и не спрашивала.
На
– Герман, – первой заговорила она, когда тот принес термопаек, – Герман, спасибо.
Долго молчала. Наконец выдавила из себя – через силу:
– Я не знаю, как тебя отблагодарить.
Неправда. Она знала.
Отвернулась. Ну вот и все.
Герман не отвечал.
Тишина уже звенела от напряжения, когда Алекс не смогла больше выносить затянувшуюся паузу и обернулась.
Герман встретил ее взгляд и усмехнулся – криво и недоверчиво. Вышел, ничего не сказав. А Алекс, обжегшись о его холодный колючий взгляд, забилась в самый угол жесткой койки. В отчаянии глядела на закрывшуюся за Германом дверь, прекрасно понимая, что ничего не сможет ему объяснить. Не поверит он – не после того, как она с готовностью пошла вслед за ним с причала.
Герман появился уже под вечер, с тощим матрасом в руках. Алекс все-таки не выдержала:
– Герман, – начала она. Помолчала, пытаясь подобрать слова. – Послушай… Понимаешь, я…
Слова не шли.
Герман долго стоял, пристально глядя на нее сверху вниз – словно старался что-то разглядеть. Потом неожиданно кивнул и вышел.
Вернулся поздно ночью. Тихо, стараясь не шуметь, закрыл дверь. Раздевался, не включая свет. Только Алекс все равно не спала. Зная, что предстоит, она не могла заснуть. Дождалась, когда Герман улегся на тощий матрас на полу, глубоко вздохнула – и спустилась к нему с жесткой койки.
Замкнутое пространство полностью изменяет течение времени. То, на что в обычной жизни требуются месяцы, в крохотной каюте происходит за какую-то неделю.
Прошло всего несколько дней, и Алекс перестала вздрагивать при звуке открывающейся двери, а Герман перестал отмалчиваться и смотреть словно бы мимо нее.
Долгие часы они скрашивали разговорами. Сначала Алекс рассказывала Герману про маленькую Россию – несколько кварталов на окраине индустриального города Вирджинии, в которых она росла. Про маму, которую она никогда не видела, про далекий грохот взрывов, к которому привыкаешь. Про порт, про бессонные ночи, про ожидание корабля. И гораздо позже – про консульство.
Герман всегда внимательно слушал. Потом стал рассказывать сам. Про семью, про то, как четырнадцать лет назад его младшего брата вместе со всеми семилетними детьми забрали в ВУЗТы, воспитательные центры закрытого типа, призванные заменить семью, не справляющуюся с воспитанием детей. Там, в изоляции от пагубного влияния окружающей среды, подальше от наркотиков и преступности, их растили до полного совершеннолетия, прививали ответственность, порядочность, сознательность, патриотизм и прочие бесценные качества. Герман говорил, что за прошедшие годы связь с братом как-то потерялась, что он ничего не слышал от него больше двух лет. Вспоминал, что первого сентября не увидишь больше на улицах взволнованных нарядных первоклашек с ранцами за спиной и гладиолусами в руках – ведь теперь ВУЗТы забирают детей каждый год.
Рассказывал про службу. Про то, как их крейсер патрулировал пролив Крузенштерна, когда разразился третий конфликт с Японией из-за Курильских островов. Про то, как в составе миротворческих сил они курсировали вдоль берегов Коста-Рики, Панамы и Колумбии во время карибских нарковойн. Про эвакуацию российских дипломатов из Нигерии в разгар вооруженного передела африканского нефтяного рынка после развала мультинациональных корпораций. Про сопровождение кораблей Красного Креста в погибающую от СПИДа Замбию, у которой не хватило денег купить у фармацевтических компаний лицензию на производство лекарств от ВИЧ-инфекции.
Прошло две недели, и равнодушный, чужой и безразличный человек стал для Алекс почти родным, а его незаметная забота и сдержанное внимание располагали к себе все больше. Даже по ночам Алекс наконец перестал мерещиться на его месте седеющий офицер российского консульства. Только вот что стояло за этим – благодарность, привычка или что-то еще, она не могла понять. Да и не хотела.
А Герман дал ей новое имя, и оно навсегда заменило «Алекс». Сашенька. Саша.
Когда жизнь дарит тебе что-то хорошее, никогда не следует расслабляться, потому что за ее щедрость непременно придется расплачиваться.
Герман вернулся с дежурства на взводе, бросил термопаек, с размаху плюхнулся на койку и сцепил руки за головой.
– Черт! – с чувством выдохнул он.
Страх холодными пальцами вцепился в сердце и резко дернул вниз.
– Что случилось?
– Пришел приказ сменить курс. А мы всего в пяти днях от Питера!
– А что с нами?
Герман покачал головой. Потом ответил:
– Завтра утром к нам подойдет сторожевой крейсер и заберет тех, кого мы приняли… Тех, кого приняли официально.
– А нельзя?.. – начала было Саша, но он ее перебил:
– Нет. Никак. Иначе кавторанг потеряет должность.
– Кавторанг?
– Командир Устинов, – пояснил Герман. Встретил ее непонимающий взгляд и слабо улыбнулся: – Кавторанг. Капитан второго ранга. – Потом помрачнел: – Устинов – хороший мужик. Он с самого начала знал, что у нас нелегалы на борту. И решил, что в порту мы вас как-нибудь незаметно высадим, а там – кому какое дело, на чем вы приехали… Не с собой же вас брать, в самом деле! Зато теперь, понимаешь, если он сдаст вас сторожевому крейсеру, то в штабе ВМФ об этом непременно узнают. А за такое нарушение его как минимум снимут с должности.