Пересечение вселенных. Книга 1. Любовь и миры
Шрифт:
«Никаких зверств! Я ем только планктон! – приказал он себе. И с отчаяньем воскликнул: Но где же он? Подайте сюда немедленно планктоновые стада! Если я сейчас же их не найду, то умру от голода!»
Но, успокоившись и прислушавшись, Оуэн с радостью обнаружил неподалёку жужжащую стаю планктона. Включив реактивную струю, он ринулся к ней. Тётя-макрель, тем временем благоразумно убравшаяся в заросли, увидев, что этот гигант всего лишь любитель планктона, снова осмелела и потащилась вслед за ним – не каждый же день здесь можно увидеть такого великана. Да ещё эдакого дураковатого – подпрыгивает, мечется туда-сюда. Рыбу не ест. Как с Луны упал!
Добравшись до планктона и вволю наевшись, Оуэн весело подмигнул макрели – теперь уже старой знакомой – с любопытством наблюдавшей за его трапезой, и направился вдоль горы – продолжать исследование местности, прерванное приступом аппетита.
Рельеф дна, из-за разлившихся потоков лавы, заметно изменился. А сама Сопун-гора стала более пологой. И даже спуск в глубоководную впадину – куда
Оуэн очистил пещеру от острых осколков, натаскал и расположил вокруг неё огромные валуны – чтобы отдыхать, сидя на них, любуясь на округу. Да и маскировка для входа. Затем нашёл и притащил плоский камень, который прекрасно годился на роль входной двери. Заодно и внутри, в извилистом ломаном ходе, положил несколько плоских камней – закрываться в случае нападения внезапных мурен или иных хищников, охочих до его телес. Пещера стала уютной, чистой, и при этом сверкала, будто рубка лайнера. Ничего, жить можно. Оуэн за хлопотами даже забыл о коварных ловцах Мэйтате и Стивене, устроивших в его жизни такой переворот. Да и зачем их теперь вспоминать? Его приключений в тёплой лагуне как будто и не бывало. Всё началось заново, хотя и слегка на старом месте. Возможно, ему даже будет Полезна эта встряска – засиделся, обомшел. Новый этап, новые ощущения. Да и стая планктона, обитавшая поблизости, была весьма великолепна – гораздо аппетитнее прежней. Или ему с голодухи так показалось? Да, кстати вспомнил о ней! Подкрепившись ещё разок от её щедрот, Оуэн, наконец, облегчённо вздохнул и отправился отдыхать в своём новом благоустроенном жилище.
«Что ни говори, а денёк сегодня выдался необычайно волнительный. Но ещё более – удачный! Для меня, по крайней мере. Пусть Мэйтата со Стивеном не обижаются – обойдётся их музей без реликта», – улыбаясь, подумал он, смежив зрачки и быстро засыпая.
***
Вскоре Оуэн привык к своему новому-старому месту и прекрасно здесь обжился. Лишь немного докучали ему местные дельфины, жаждущие полакомиться осьминожьим мясом. Они наивно полагали, что большой стаей им удастся одолеть этого гиганта. И, мелодично пересвистываясь, часто кружили дружной ватагой неподалёку от входа в его пещеру. Радовались поначалу такому неожиданному подарку, свалившемуся к ним невесть откуда. Впрочем, у них и без того всегда было отличное настроение. Но Оуэн сумел им его немного подпортить. Ведь он уже хорошо освоил телепортацию, или, как говорят маги – напрактиковался в этом деле. Если Оуэн находился вне пещеры, едва завидев спешащую к нему стаю дельфинов, он мгновенно телепортировался в другое место. Чаще – поближе к планктону. Поскольку такое перемещение всегда вызывало у него приступ голода. А подкрепившись, он уже своим ходом не спеша возвращался в пещеру. К этому времени потерявшая его стая дельфинов, заскучав, уже мчалась куда-то, забыв о нём. Ведь эти весёлые существа постоянно жаждали игр, соревнований, приключений и погонь за кораблями. А вскоре умные дельфины и вовсе утратили к гигантскому осьминогу интерес, как к объекту охоты. Не получается, ну и ладно. Найдутся дела и поудачнее, а главное – повеселее.
Оуэн любил этих странников моря – игривых, общительных, живущих дружными стаями и способных к взаимовыручке. У них, щедро одаренных природой, было много талантов. Они тоже в какой-то степени обладали телепатией и, после того как перестали воспринимать его как пищу, не раз пытались выйти с Оуэном на контакт. Но он этого избегал. Слишком уж разные они были – одинокий отшельник моря, предпочитающий глубокие пещеры, и весёлые бродяги, играющие с волнами и кораблями. Хотя, как считал Оуэн, дельфины вполне способны были создать собственную цивилизацию. Но у них не было для этого движущих мотивов. Ведь они имели всё необходимое для комфортного существования – благоприятную среду обитания, неограниченные источники питания, отсутствие серьёзных противников и отличные физические возможности, позволяющие им легко растить детей и весело изучать мир. Зачем напрягаться? А если мир был к ним иногда недобр, например – при нападении акул, то они сбивались в стаю и давали отпор. Потеря одного-другого соплеменника их, конечно же, огорчала, но ненадолго. Они быстро забывали о любых невзгодах и весело устремлялись по волнам дальше – навстречу новым приключениям.
«Чтобы умницы-дельфины начали ещё больше умнеть, им необходимы очень большие неприятности, – думал Оуэн. – Например: долговременное ухудшение климата, недостаток источников питания, беззащитность перед естественными врагами и суровой природой. Как это случилось, например, с людьми. Трудности и физически слабая конституция тела научили их бороться за место под солнцем с помощью сметки и изобретательности. Но ведь в море всегда было легче выжить, чем на суше. Вода – естественный защитный барьер перед капризами природы и внешнего мира. Поэтому дельфины и остаются всё теми же весёлыми и умными существами с задатками высокого интеллекта, резвящимися в кильватерах чужих кораблей. Вот и возникает резонный вопрос – жестока ли вселенная, посылая бедствия и катастрофы своим созданиям? Или же в этом проявляется её величайшая мудрость? Иногда, отбирая почти всё, она щедро одаряет, а не в меру одаряя – лишает будущего великолепия. И иногда отнимает вместе с разумом и жизнь – если Вид по собственной вине забредает не туда, куда нужно, – вздохнул Оуэн. Умом он это понимал, а вот сердцем… – Впрочем, я не буду сегодня думать о грустном. Впрочем – совсем не буду. Никогда».
Ему в его большую голову и войти не могло, что скоро он будет не только вспоминать об этом самом грустном, но и подробно рассказывать…
Глава 4. Заповеди совершенства
Лана с Мэлой, вылетев в окна двести пятого этажа из библио-архива, где они готовились к занятиям, спускались на двухсотый этаж – в буфет. Они, как и транспортные балконы, располагались на каждом десятом этаже университета. Подруги решили перехватить пару подкрепляющих коктейлей перед лекцией Натэна Бишома.
Мимо них, весело болтая, бодро проносились стайки студентов, важно проплывали преподаватели с выделяющимися на плече голубыми рисунками. Две «Звёзды Знаний» – «ЗЗ», у аспирантов, три – у докторов и четыре – на плече у профессоров. Академики с пятью «ЗЗ» здесь встречались весьма редко. Они обитали в нижних этажах, в самой глубине, где царила почтительная академическая тишина, способствующая сосредоточенным раздумьям и открытиям. Обычно студенты и аспиранты спускались к ним вниз снаружи здания, а они всплывали наверх, чтобы дать лекцию, по центральной его штольне, связанной входами с преподавательскими кабинетами. У студентов-первокурсников, только начавших свой путь к знаниям, на плече сиротливо голубел всего лишь один начальный «ЛЗ» – «Лучик Знаний» от «Звезды Знаний» . У второкурсников было два «ЛЗ», у третьекурсников – три и четыре «ЛЗ» у заключительного, четвёртого курса университета. Пятый лучик и полную «Звезду Знаний» студенты получали, лишь защитив диплом. А следующие «ЗЗ» добавлялись уже за научные степени – по восходящей до пяти «ЗЗ» у академиков. Но никто так не гордился одиноким и неярким «ЛЗ», начавшим освещать их путь к мудрости, как первокурсники. Они старались выбирать себе окраску исключительно тёмного цвета – чтобы почётный синий лучик особо выделялся на плече. Ещё бы – для поступления в университет они прошли самый строгий отбор и собеседование. Но, честно говоря, и без «ЛЗ» и прочих ухищрений они были здесь самыми заметными. Никто так не шумел и не радовался всякой студенческой мелочи, как они. «О, ура! Вот наша аудитория!», «Все сюда, расписание вывесили!», «Все за мной! Я знаю, где эта лаборатория!», «Гляньте, какую я книгу откопал в библио-теке!» И – «О, этот препод такой махровый!», «Ага, губчато зажигал!» – так, на молодёжном сленге, они комментировали свою студенческую суету и маститость лекторов. Или: «Такой стартёр! Я от его лекций просто в стратосфере зависаю!» Жизнь и нерастраченная энергия в них так и била реактивной струёй. Старшие курсы только посмеивались, наблюдая за их шумной суматохой – и им поначалу всё здесь было также интересно. Пройденный этап развития от личинки до взрослой особи.
– Мама моя, как же они вопят! – поморщилась Мэла, садясь с питательным коктейлем за столик. – Дали б мне волю, я бы их отправила на самый верхний трёхсотый этаж. Пусть перекрикивают там шум волн и морских тахун. И не разрешила бы им оттуда даже щупальца сюда всовывать! Пока не научатся себя вести. Нечего мешать старшим!
– Да ну? – улыбнулась Лана, отпивая свой любимый коктейль со вкусом маниолы. – Какая же ты у нас суровая! А помнится, пару витков назад громче тебя здесь никто не вопил! Забыла, как тебя чуть не наказали за то, что ты наскочила на глубокочтимого академика Замэла? И он едва не полетел кувырком? Ты избежала общественного порицания только благодаря ходатайству твоего папы, уважаемого губернатора округа. А твоя мама, член Совета Итты, помнится, тогда не захотела за тебя заступаться. Сказала, что ты должна отвечать за свои поступки и неумение вести себя в общественных местах. Чтобы впредь была повежливее и смотрела по сторонам.
– Ишь, чего вспомнила! – недовольно фыркнула Мэла. – Да этот академик Замэл просто зануда! Я только чуть задела его. Он сам отлетел, заохал! Чтобы мне досадить! А потом поднял такую бузу! Сам виноват – шествует, не глядя, будто пит на океанском просторе. А тут народ вокруг, студенты! Смотреть же надо! И нечего ему было лезть в эту суету! У них своя штольня, у нас – своя!
– Ладно-ладно, ты же у нас просто ангел, а все просто так кувыркаются у тебя под ногами и мешают тебе шествовать спокойно, – усмехнулась Лана. – Не так-то просто было заметить пять «ЗЗ» академика.