Пересекающиеся параллели
Шрифт:
– Палатка и у меня есть! – перебил его Захаров, – Ты лучше скажи, майор, нас-то зачем позвал? Я так понимаю, соревнования у вас специальные, по своим требованиям и правилам… Ну, и чем мы можем тебе помочь?
– Да, откровенно говоря, ничем! – подумав, ответил тот, – Просто командование решило, что на соревнованиях должен быть кто-то из профессиональных альпинистов. Ну, я позвонил знакомым в Федерацию, вот они и предложили вас! Так что, если найдете пару деньков свободных – водки попить, шашлыков поесть – то, считайте, ваша миссия выполнена полностью! Ну, а нет – оставьте свои
– Вот, за что я люблю военных, – рассмеялся Рустам, – так это за честность и прямоту! Ты, старик... ничего, что я так тебя называю? Сам же предложил! Ты, старик, сам подумай, ну чего бы мы сюда поперлись, если бы у нас не было времени попить водки? И вообще – где ты видел нормальных мужиков, у которых на это нет времени? Верно я говорю, Леха?
Он обернулся за поддержкой к Захарову. Тот утвердительно кивнул головой и добавил:
– Тем более, на халяву!
Затем с притворным беспокойством уточнил у майора:
- Или не на халяву? Тогда лучше сразу вези нас обратно!
Майор рассмеялся:
– Больше вопросов нет? Тогда – по машинам! Едем пить водку! Если, конечно, у меня ее хватит на таких сурьезных бойцов...
Не доезжая Казбеги, УАЗик свернул влево и по заброшенной, уже едва заметной на каменистом склоне старой Военно-Грузинской дороге, медленно пополз в гору, к повороту на Бешеную Балку.
Место для лагеря было выбрано и оборудовано грамотно, по-армейски обстоятельно. На большой поляне, в нескольких десятках метров от каменистого русла маловодной в это время года речки Куро уже стояло несколько просторных армейских палаток. В центре поляны высился свежесрубленный и ошкуренный шест, предназначенный для флагштока, а в тени деревьев на краю поляны примостился ГАЗ-66 с дизель-генератором и радиоузлом. Из расположенного на крыше его будки "колокола" на весь лес разносилось: "Не плачь, девчонка!"...
ГЛАВА 2
"Не висят на ветке яблоки,
яблонь нет, и веток нет,
нет ни Азии, ни Африки,
ни молекул, ни планет..."
(С.Кирсанов, "Никударики")
…Иван Алексеевич осторожно постучал в дверь соседа, подождал немного и, не дождавшись ответа, толкнул дверь – она была не заперта. Он отряхнул с валенок снег, вошел и поднялся по ступенькам к двери, ведущей в сени. Она тоже оказалась открытой. Не запертой была и дверь, ведущая в комнату.
– Леха, ты дома? – шумнул на всякий случай, проходя в комнату.
На стоявшем у окна столе горела настольная лампа, а по столу были в беспорядке разбросаны листы бумаги. Часть из них была исписана мелким почерком, на других записи были сделаны лишь местами, словно пометки "для памяти". Захаров спал, сидя на стуле и опустив голову на лежавшие на столе руки. Иван Алексеевич, стараясь не слишком шуметь, прошел за занавеску, отделявшую от жилой комнаты небольшую кухоньку, и вытащил из принесенной с собой сетки крупную рыбу. Пошарив глазами вокруг и не найдя ничего более подходящего, он вытащил из стопки приготовленных для растопки бумаг газету, расстелил ее на клеенке кухонного стола и положил на газету рыбу, после чего вернулся в комнату и осторожно потряс спящего Захарова за плечо:
– Просыпайся, писака, утро на дворе!
Алексей открыл глаза и ясным, словно и не спал вовсе, голосом поинтересовался:
– Который час?
– Да кто ж его знает! – ответил Иван Алексееич, – Я, мил человек, на часы гляжу, когда телевизор включаю вечером! Да и то, чтобы "Время" не прозевать… Утро уже! Солнце скоро подымется, значит, часов восемь будет.
Он присел на соседний стул и, протянув руку, нажал на кнопку настольной лампы:
– Свет-то, небось, всю ночь горел? Электричества, верно, нажег!... Нешто, не жалко?
– А чего его жалеть, Алексеич? – Захаров встал, потянулся, встав на цыпочки, и прошел на кухню к висевшему на стене рукомойнику, – Да и сколько там с одной лампы нагорит?
Иван Алексеевич с любопытством взял один из лежавших на столе листов бумаги.
– "У Ермоловского камня..." – прочел он вслух и, обернувшись , спросил:
– Это который же камень будет? Тот, что на Кавказе, на "грузинской дороге"? На котором генерал Ермолов с Шамилем мировую подписывали?
– Ты-то откуда знаешь? – удивился Алексей.
– Так ить, и я, брат, в школе учился! И еще в техникуме тоже, на механика. Я же у нас в совхозе, считай, лучшим трактористом был! Грамот вон сколько – нешто в избе не видал?
Он положил листок обратно на стол, встал и направился к дверям.
– Ладно, пошел я! А то с утра как на речку ушел вешки проверять, так еще и не завтракал даже! Я тебе тут судачка на столе оставил – сжаришь. Можешь сейчас, а хучь и на обед! А то, гляди, давай ко мне, вместе пообедаем!
С этими словами он надел шапку и вышел из комнаты.
Захаров вытерся полотенцем и вернулся в комнату. Обе плиты уже остыли, и в комнате стало холодно. Он растопил вначале одну плиту, стоявшую в кухне. Затем, поставив на нее чайник, растопил вторую, в комнате, после чего подошел к столу и взял в руки свои записки, перечитывая то, что записал ночью…
...из расположенного на крыше его будки "колокола" на весь лес разносилось: "Не плачь, девчонка!.." Заметив, как поморщился Рустам, майор с усмешкой заметил:
– Что, бойцы, песня не нравится? Сами-то служили?
– Служили, куда ж от вас денешься!
– А я нет! – ответил Захаров, – Как после института загремел в "ящик", так и просидел там почти семь лет! Тоже, считай, как в армии!
Алексей заметил, как майор бросил на него быстрый и острый взгляд, и как-то странно ухмыльнулся. Но тут же вернулся к своей, очевидно, излюбленной теме:
– Сейчас, если других планов нет, оставляйте свои вещи в штабной палатке и пойдем смотреть скалу. Послушаем, так сказать, мнение специалистов! Только учтите – скалу выбирал я сам, а к критике я отношусь, как бы это помягче выразиться, не слишком положительно… Прошу учесть, если рассчитываете вечером на шашлыки!