Перешагни бездну
Шрифт:
Очутившись на приёме лицом к лицу с зеленоликим, кисло-сладеньким Усманом Ходжой, Моника перебирала в уме все, что слышала о нём от Юсуфбая Мукумбаева. Её просто напугали слова Усмана Ходжи: «Совсем ещё ребенок».
Сколько пренебрежения!.. Усман Ходжа не принимает её всерьез. Она для него жучок. Придавит ногтем, и никто даже не вспомнит тогда, что существовала Моника-ой из кишлака Чуян-тепа, дехканская девушка. Такие зеленоликие личности, как Усман Ходжаев, одним своим видом нагоняют страх.
— Она ещё совсем ребенок,— повторил Усман Ходжа вынырнувшему из оке-ана фраков барону Ротшильду.
От слепящих люстр, гудящего, рокочущего людского водоворота, пестроты шелков, шарканья ног, острой смеси сигарного дыма, духов и пота, смешения языков и наречий у неё все плыло перед глазами. В смятении она искала глазами мисс Гвендолен — вот уж не думала она, что придется прибегать к её помощи, — и, обнаружив её серебристое платье, затертое черными фраками дипломатов, вздохнула с облегчением, но тут же с дрожью омерзения ощутила пальцы Ротшильда на плече.
— Моя маленькая, — проворковал барон. — Не спешите, деточка. Ваша менторша только с виду ангел. По природе она сущий дьявол.
— Держитесь, девушка, подальше от англичанки, — прошипел Усман Ходжа. — Ум у неё вроде рогов кийка: жестокий, твердый, извилистый.
— Но зачем девочке совать свой носик в политику?
— Оставьте меня,— едва выдохнула Моника, зябко поведя плечами.— Как можно!..
— Вы великолепны! Знаток угадывает кровную лошадку в жеребенке с кривы-ми ножками,— усмехнулся барон.— И разве предосудительно млеть перед атласной ручкой? Но, мадемуазель, ваш соотечественник господин Усман Ходжа неправ. По-моему, птичке пора расправить крылышки. В клетке мисс Гвендолен, полагаю, вам тесновато. — Он фамильярно взял её за руку и засюсюкал: — Такие пальчики! И все в золоте! И все в нефти! И подумать только, гурия рая и нефть! Какое сочетание! Какие радости сулит это очаровательное, полное неги существо в сочетании с драгоценностями недр Туркестана. Нет, вы, принцесса, — уникум... И, надеюсь, мы договоримся. Идёмте! Я знаю, где здесь, в посольстве, подают пломбир... божественный, чудесный пломбир...
Они очутились в небольшой уютной гостиной. В самом деле, Моника никогда не пробовала ничего подобного. Принес мороженое на серебряном подносе похожий ни министра лакей. Он принёс также и напиток, о котором барон сказал: «О! Напиток для девиц. «Куас», так называют его в вашей России. Питьё для младен-цев».
Пока Моника с раскрасневшимися щеками и заблестевшими глазами, точно маленькая дикарка, испытывала отнюдь не неприятные ощущения от крепчайшего, но безумно вкусного крюшона, названного «экзотики ради» квасом, сам барон тихо о чём-то договаривался с Усманом Ходжой.
Почти тотчас же в гостиной появился тот самый приятный молодой советник посольства. Он принес малиновой кожи портфель и, усевшись тут же, за круглым столиком, довольно долго писал что-то.
— Закружилась белокурая головка... ах... она чудесно кружится и у принцесс от глоточка алкоголя! — воскликнул барон, завладевая рукой Моники.— Не правда ли, господни президент Туркестанской республики... в перспективе! Не правда ли, прелестная ручка у принцессы, а? А вот мы и попросим нашу принцессу Золото поставить вот этой прелестной ручкой вот здесь, на бумаге, своё царственное имя!
— П... п... по... чему? — спросила Моника и удивилась тому, что язык её не слушается. И всё плывет перед глазами. С негодованием она ощутила, что толстяк француз тесно сидит с ней рядом на обитой атласом софе и даже положил ей руку на талию. Она вскочила, пошатнулась и чуть не упала.
Откуда-то издалека доносились слова:
— Пустяки. Подпишите! Конечно, где вам понимать, девочка, но не волнуйтесь. Это сулит огромные выгоды вам, наследнице. Золото, нефть, молибден. Сделайте ещё глоточек. Вот так. Вкусно? Теперь головке легче. Ну, не упрямьтесь. Чисто символическая подпись. Все равно Бухара пока в руках большевиков. Ну! Вот я вожу вашей ручкой. Какая ручка! Она создана для поцелуев. А подпись — формальность. Да не упрямьтесь. Всё равно ваш отец не хозяин.
Где-то далеко-далеко прозвучал голос зеленоликого:
— И не будет. Хозяева мы — прогрессисты.
— Я же говорю — формальность. Так, крепче. А тебе, девочка, вот.
Неведомо откуда, неведомо как на бархате скатерти оказался поистине бесценный алмазово-рубиновый гарнитур, от одного вида которого могла закружиться голова королевы.
Хоть и мало что могла сообразить затуманенная крюшоном головка, но девушка поняла, что перед ней подлинное сокровище.
— Это мне? — обрадовалась она, как маленькая девочка при виде куклы с закрывающимися глазами.
— Вам! Подписывайте!..— пододвинул бумагу барон.— Я говорил, что она не устоит!
Моника поймала взгляд жестоких и жадных глаз, барона, и вдруг ей опять стало страшно. Барон Робер усмехнулся.
— Девочка очаровательна. Что ж, пожалуй, мадемуазель Люси недооценивает свое дитя… гм... Принципы к черту! Что не дозволено простым смертным, то дозволено Ротшильдам.
Девушка обернулась на покашливание. Её глаза встретились с глазами советника, составляющего документ. Он вдруг заговорил:
— Господин барон, позвольте...
— Что вам?
— Их высочество несовершеннолетняя, насколько я понимаю.
— Гм!.. Что вы хотите сказать?
— Необходимы поручители.
— Где их, к дьяволу, достать? Но он прав, — сказал барон Усману Ходже.— Получается несолидно. Заговор против невинности. Кто здесь есть на рауте? Из туркестанцев?
— Господин Валиди. Господин Мустафа Чокай.
— Отлично. Пригласите их сюда. А мы разопьем с принцессой по бокалу... прохладительного. Идите же!
— Валиди и особенно Чокай, так сказать, в орбите «Интеллидженс сервис». Боюсь, они заупрямятся,— заметил Усман Ходжа.
— Хорошо, пойдем вместе, и я скажу им пару слов на ушко. Ха, разве они устоят? Надо кончать! И потом... такое очаровательное создание!
Последние слова он произнес у двери и исчез за портьерой. С минуту стояло молчание. Блаженное состояние расслабленности у Моники не проходило. Вдруг она встрепенулась. Её поразил и вывел из полузабытья взгляд советника.