Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

Домулла знал уже давно Ишикоча, привык к его нелепому имени Ишикоч — Открой дверь! — и его любимому «Боже правый!», которое он произносил почему-то всегда по-русски. Йшкоч| принадлежал к редкому разряду шутников, которые и сами любят позлословить и не обижаются на злую шутку в свой адрес.

— Ишикоча больше нет,— отозвался издали Мирза Джалал.— Ишикоч — Открой дверь! — остался в курганче на ургутской дороге, позвольте вам доложить. Нашего друга прошу называть по имени Молиар, уважаемый Молиар. Отныне нет более «Открой дверь!», есть «Отомкни двери мудрости!».

И

Мирза Джалал погрузился в созерцание и равнодушие, ре­шив, видимо, терпеливо сносить муки путешествия.

Солнце совсем побагровело и раскаленным шаром катилось на запад, задевая краешком щетину метелок камыша. Лягушки-солнцепоклонницы хором провожали дневное светило. Невеселая возможность остаться на ночь на съедение комарам и мошкаре делалась все неотвратимее, и домулла погнал вперед своего Се­рого.

С силой потянув носом воздух, повертев во все стороны голо­вой, Ишикоч, или Молиар, пожал плечами. Маленький самаркандец владел поразительным талантом. Он утверждал, что может на расстоянии определить по едва уловимым и понятным лишь ему одному запахам и признакам, есть ли близко жилье, кто там живет — рисоводы ли, пастухи ли — и что у них в данный момент варится в котле. Тогда напрямик, без дороги, через ухабы, бар­ханы, овраги, в полной тьме или в песчаный буран, он вел за собой спутников и уверенно выводил их на цель.

Сейчас Ишикоч явно приуныл.

— Боже правый! Клянусь, здесь, в тугаях, нет даже бабы-яги, которая разожгла бы очаг и поставила на огонь котелок с во­дой, чтобы помыть волосы своей дочке-ведьме. Не то что бы го­товить пищу.

— Что ж! Посовещаемся с Чалмой Мудрости, — хмыкнул до­мулла. Взглянув на величественного всадника, он поразился. Блед­ный, растерянный Мирза Джалал застыл в седле размашисто ша­гавшего своего буланого жеребца и, вперив во что-то глаза прямо перед собой, беззвучно шевелил губами.

— Что случилось? — встревожился Микаил-ага. — Вы не забо­лели?

Всегда спокойно надменный, уверенный в себе, Мирза Джалал Файзов сейчас действительно не походил сам на себя. Щека у не­го подергивалась, борода топорщилась. Он заикался:

— С-с-мот-ри-те! — И он рукояткой камчи ткнул перед собой.

Ничего необыкновенного домулла не увидел. Впереди, в не­скольких шагах от них, легкой трусцой бежал пестрый телёнок. В спустившемся на тугаи сумраке мелькали его трогательно семенившие ножки в белых чулочках.

— Теленок!

— Оно!

— Что «оно?

— Оно, «существо», уже полчаса бежит. Оно бежит по дороге впереди... передо мной...

— И что же? Пусть бежит. Отбился от коровы и бежит. Ищет мать.

— Оно… молчит! Теленок бы мычал, звал. Оно... ведет нас. Существо это... ох... албасты — дьявол. Это Гуль-и-Биобони. Дух путыни! Оборотень. Оно заведет нас в чащу, в тьму, в глушь. Оно не уступает дороги уже полчаса. Не сворачивает и не дает мне свернуть. Куда я ни поверну коня, туда и оно... Оно бежит. Надо поворачивать. Поедем обратно.

Домулла Мирза Джалал, умный, образованный человек, восточный философ, презрительно отзывался

о суевериях и суеверных людях. И презирал тупнц, всерьез веривших в «феель» — гадание, предсказания и прочую чепуху. Но при всем том он терпеть не мог, когда Ишнкоч подтрунивал над сказками о всяких джиннах, Алмауз Кампырах, оборотнях. Тем более поражало поведение его сейчас. Он категорически отказывался ехать дальше. Он бормотал: «Смотрите! Оно остановилось. Мы встали, и существо останови­лось. Берегитесь! Нас ждет беда».

Даже когда домулла попросил Ишикоча согнать теленка с тропинки, что тот сделал без возражений, и тогда еще пришлось уговаривать почтенного философа. Он все рвался вернуться на станцию.

— Семьдесять верст? Ночная дорога в безлунье? Нет! — решил домулла.

Среди темных куп тугайных зарослей чуть белел светлым пят­ном Белок, и из тьмы доносился бодрый голос Ишикоча:

— Сюда! Помереть мне, если где-то здесь не пекут хлеб. Боже правый! Я слышу запах хлеба.

Но Мирза Джалал упорствовал:

— Беда нас ждет. Над нашей головой плохой знак. «Оно» ве­дет нас. А свой талисман я оставил в Самарканде.

Судя по слышавшемуся в темноте легкому сопению и дробному стуку маленьких копытец, теленок не отставал.

Они так и не доехали в ту ночь до Афтобруи. Мирза Джалал забыл дорогу. Где-то совсем близко чувствовалось холодное дыхание Усман-Катартала. Темная громада его загораживала звезды, и над спящими тугаями в небесах серебрилась узкая полоска не то снега, не то тумана. Дул в лицо холодный, совсем не летний ветер, доносился ровный, монотонный шум Зарафшана, мчавшего свои воды где-то рядом. Они ехали правильно. Но только потому, что перед ними бежал невидимый во тьме невинный теленок, Мир­за Джалал не смог, а возможно, и не захотел подняться в нужном месте из низины на подножие гор, где начинается благословенное Лицо Солнца.

В бессильной ярости домулла оставил мысль ехать дальше. Он понимал, как дорого может обойтись опоздание. Он даже стег­нул разок своего Серого, чего обычно никогда не делал. Словами он стегал и Мирзф Джалала и Ишикоча, стыдил их, упрекал. Что же оставалось делать?

Но поразительный нюх Ишикоча избавил их от ночевки в ля­гушачьем болоте на мокрой траве. Неизвестно, он ли, теленок ли, но так или иначетропинка вывела их к жилью.

Из тандыра вырывались яркие языки пламени. Пылавшая яр­ким румянцем, полногрудая, круглолицая, с толстыми, в палец, сросшимися над переносицей бровями, булунгурка пекла ле­пешки.

О них, о горячих лепешках, и сказал своим спутникам малень­кий самаркандец час назад, вскоре после встречи с назойливым албасты. Булунгурка и ее супруг Турабджан, сторож водозабор­ного сооружения, очень обрадовались своему пропавшему теленочку-«оборотню» и неожиданным гостям.

Ничем не показывал Ишнкоч, что он перенервничал и подосадовал. В его степном приветствии, обращенном к владельцу хижины, тандыра й красавице-булунгурке, звучало самодоволь­ство, когда он, еще не слезая со своего Белка, важно поздоро­вался: