Перешагни бездну
Шрифт:
— Святой дервиш... несчастная принцесса... Сей патыр... скушайте... не нужна нам ваша монета.
— Еще бы, — бормотал дервиш Ишикоч, пробираясь через толпу, — ты любящий отец... вспомнил, через десять лет... подлец… — Но говорил он тихо. Очень тихо, и вряд ли кто-либо слышал его слова.
Раздача продолжалась до тех пор, пока последняя лепешка, носящая последнее, девяносто девятое, имя аллаха — ассабур — терпеливый — не была вручена самому почтенному из богомольцев — господину Главному с Посохом — Начальнику Дверей Хаджи Абду Хафизу.
ДЕЛА ТОРГОВЫЕ
Дружба с чесоточным ведёт к чесотке
Абу Али ибн Сина
Улицы азиатского города ночью небезопасны. И сегодня на улицах стреляли. Шахский верховный фирман запрещал жителям да выходить за ворота после вечернего азана. Начальник города предупреждал в своем фирмане очень строго и снимал с себя ответственность за жизнь и благополучие смельчаков, любителей ночных прогулок.
Индусу, да еще в малиновом тюрбане, какие носят на Востоке ростовщики, следовало внимательно читать фирман и считаться с тревожными событиями в городе и стране. В азиатских странах услугами ростовщиков-процентщиков пользуются охотно и часто, но индусов, занимающихся этим древним ремеслом, ненавидят. И коммерсанту, к тому же носящему английскую фамилию Шоу, лучше бы не бродить по ночным улицам и базарам да еще выставлять напоказ свою малиновую чалму в ярком свете факела, который нес в высоко поднятой руке перед ним мальчик-пуштун из базарных холуев-югурдаков. Одно то, что мусульмане — жители Кабула — почитают всех ростовщиков-индусов безбожниками, могло послужить причиной серьезных неприятностей.
— Ай-яй-яй! Поглядите на язычника, поклонника идолов,— взвизгнула совсем неожиданно и неистово тьма. — Смотрите, он помыкает сыном мусульманина.
Откуда-то посыпался настоящий град камней. Крупная галька больно ударила индуса в плечо.
Толпа призраков с белыми масками-лицами заметалась во мгле средь домов. Призраки размахивали палками и дубинами. Мальчишка пуштун ничуть не оробел. Подняв еще выше факел и скаля зубы, он приготовился полюбоваться интересным зрелищем. Не каждый день видишь, как убивают — проклятие его отцу! — кровопийцу-ростовщика. Призраки полукольцом обступили индуса.
— Смотрите! Он напугался! Он дрожит! — выкрикивал кто-то. — На лице его испарина страха. Его корежит ужас смерти! Бей!
Лицо индуса поблескивало жемчужинами пота. Малиновый тюрбан, сдвинутый камнем, сместился несколько набок и придал господину Шоу залихватский вид ночного гуляки, что вызвало новый взрыв ярости у толпы.
Шоу был, конечно, напуган. Ночная толпа фанатиков кого угодно напугает. Глаза его бегали, метались. Он искал лазейку, но тьма шевелилась громадным зверем с десятками лап и разинутых черных провалов-пастей.
Обидно, страшно умирать в грязи улицы азиатского города. Еще страшнее и обиднее, когда на пути твоих гигантских замыслов разверзлась совершенно глупо и случайно пропасть гибели. Индус даже не знал своих убийц, но понимал, что злой случай схватил его за горло и что он погиб, что его убьют... Как он оплошал, вздумав выйти на улицы беспокойного города без охраны.
Он взмолился. Совсем жалобно, плачущим голосом, с тоскливой надеждой заныл:
— Не трогайте меня! Я вам дам денег! Много денег! Приходите завтра в ряды менял! Каждый получит от меня по десять рупий! Двадцать рупий, серебряных рупий.
Слово «рупии» услышали. Рычание многорукого зверя стихло. Зверь замолчал.
— Деньги? — спросили из глубины толпы. — Деньги твои нам ни к чему. Твои кишки-печенки нам нужны, проклятый идолопоклонник, ференг! Иди-ка сюда! Сейчас вот разорвем тебе грудь, разломаем твои ребра, вырвем у живого твое свинячье сердце!
Зверь в темноте снова зарычал, забурлил, надвинулся.
— Назад! Не сметь! — закричал индус, но прошли те времена, когда крик ференга мог напугать свободолюбивого пуштуна.
— Он еще заносится, проклятый ференг!
И еще камень вылетел из темноты, но Шоу ждал его и увернулся. В руке его чуть блеснула вороненая сталь пистолета. Ревом ответил зверь.
Пронзительно прорезал вой и визг одинокий голос:
— Остановитесь! Придушить всегда успеем. Судить его будем, лить. По законам джирги, по законам племени. Тут судить.
Радостным воплем толпа приветствовала эти слова. Толпане торопилась убивать. Толпе тоже нужны зрелища, и мальчишка махал факелом, чтоб было виднее.
— Суд! Суд! Начинайте суд!
— Эй ты, ференг, напяливший чалму на поганую голову...— продолжал пронзительный голос. — Накрутил чалму и вообразил, что я его не узнаю. Ты убийца! Ты приказал связать руки и огнь на виселицу великого вождя Дейляни. Месть! Я зову к мести. Братья, он инглиз, офицер. Наглец, он присвоил себе мусульманское имя Пир Карам. Его солдаты схватили Дейляни и казнили, повесили. Да свершится месть! Убейте ero! О вождь наш Дейляни! Подыми голову в могиле, посмотри, как будут убивать твоего подлого убийцу.