Перешагни бездну

Шевердин Михаил Иванович

— Международная обстановка? — восстала мисс Гвендолен, ничуть не смутившись. — Именно обстановка в мире неопределен­на. Торопливость, спешка могут превратить даже грандиозные за­мыслы в мыльный пузырь. Пфф! И все! А теперь я попрошу вас, сэр, — обратилась она к красному, но по-прежнему невозмутимому цистеру Эбенезеру,— проводить дорогих гостей в Белую гостиную. Девушки, подайте кофе, — приказала она принцессам. — И чтоб не было этого надутого вида! Улыбайтесь! Это относится прежде всего к вам, Моника!

И снова пришлось недоумевать

Монике. Она понимала, что на Востоке женщина — пушинка на ладони мужчины. Девушка уже достаточно «воспиталась» и знала, что в делах политики жен­щина — ничто. Но что же это такое? Понятно, когда молодая гос­пожа командует ими — воспитанницами. Так и полагается. Но пе­речить мужчинам, делать им замечания! А те принимают все как должное. Пир Карам-шах не сказал в ответ ни слова. Мистер Эбенезер не раскрыл и рта. Вообще Моника давно уже заметила, что он не возражает мисс Гвендолен ни в каких вопросах, ни в до­машних, ни в служебных.

Обедавший с большим удовольствием генерал и не вздумал всерьез принимать слова очаровательной экономки. Он вслух вос­торгался закусками, винами, горячими блюдами и уводил разго­вор от политики к экзотическим темам. Особенно его заинтересо­вал тибетский доктор Бадма, и он задал ему уйму вопросов. Са­хиб Джелял благосклонно слушал, что говорят другие, и красно­речиво молчал.

Обед закончился в благодушии и непринужденности. Несом­ненно, гости остались довольны великолепной кухней, напитками, восточными сладостями. Адъютант генерала занимательно расска­зывал анекдоты. Добродушный смех вскоре перешел в хохот. Но Моника чувствовала себя невесело. Слезинки выступали у нее на гдазах. Сколько ни говорила мисс Гвендолен о необходимости изучения этикета, о практическом усвоении хороших манер, но чувствовать себя служанкой, рабыней кому приятно. Сколько уни­жений перенесла Моника за время обеда. Все восставало в ней против злой властной ханум. Она видела не прекрасную розоволикую, голубоглазую английскую леди, а холодную белую змею-джинью из памирской волшебной сказки, одного взгляда стальных глаз которой достаточно, чтобы превратить все живое в камень.

Мужчины ушли в Белую гостиную. Принцессы-воспитанницы остались в столовой. Они дожидались возвращения мисс Гвендолен. В ее присутствии им надлежало заварить и выпить по чашке кофе, по крошечной чашечке в один глоток. Казалось бы, что такое глоток — секунда. Но надо суметь выпить чашечку респек­табельно. Каждое движение за столом — экзамен на аристократизм, а выдержать такой экзамен у мисс Гвендолен-экономки труднее, чем «притащить на себе священного белого слона», по словам бирманской девицы. Понимала это и Моника, и ее подружки — дочери раджей. Но пока девушки ждали свою строгую воспита­тельницу, в Белой гостиной шли разговоры. К словам, доносившимся в открытые двери, прислушивалась одна Моника, потому что мужчины говорили за кофе о ее родине.

В частности, Пир Карам-шах высказал мысль, вызвавшую це­лую бурю возгласов.

— Наше выступление на Аму-Дарье сейчас было бы как ни­когда своевременно. Красная Армия скована на китайской границе, и на помощь Туркестану они не могут перебросить ни одного эскадрона, ни одного полка.

Все сразу загомонили. Доносились отдельные слова, обрывки фраз: «На Амуре обстрелян пароход «Карл Либкнехт», «Артиллерийский налет на русское селение», «Китайские аэропланы корректируют стрельбу орудий», «Конный рейд белых офицеров», «Банды хунхузов в Уссурийском крае. Есть убитые», «Арест три-дцати семи советских граждан в Харбине», «Вторжение через границу двухсот пехотинцев». «О, да это война», «Нападение на заставы», «Десант в устье Сунгари». «Пытки и казни служащих Китайско-Восточной железной дороги», «Убийства, взрывы, устраивают крушения, остановка движения», «Война отвлечет от Запада». «Правительство Великобритании изъявило готовность поддержать акции китайцев. Франция и Америка поддерживают нас»...

В гомоне выделялся громкий голос генерала. Пир Карам-шах едва успевал вставлять слово или задать вопрос. Шум в гостиной нарастал. Временами слышалось хихиканье мистера Эбенезера. Ликер, как всегда, действовал на него размораживающе.

Кто-то острил. Кто-то снова бубнил о войне.

Мисс Гвендолен появилась в столовой в сопровождении док­тора Бадмы, и девочки затрепетали под ее небесным, голубым взглядом. Моника едва не задохнулась.

— Что с вами, мисс? — высокомерно бросила Гвендолен.— Вы больны? Доктор, будьте добры, посмотрите моих девочек. Не конфузьтесь. Это доктор. Моника, покажите свои руки. Расстегните блузки! Да не краснейте так, Моника. Когда, наконец, вы научи­тесь держать себя в рамках?

Почтительно поклонившись, Бадма сказал;

— Нет никаких оснований для беспокойства. Девушка совер­шенно здорова.

— Но...— жестко проговорила Гвендолен.— Что ж, если она оказалась бы больной, мы отправили бы ее не во дворец, а в леп­розорий.

Возмущенно доктор Бадма пожал плечами. Глядя пристально в глаза Моники, полные слез, он властно сказал:

— Нет абсолютно никаких оснований для беспокойства. И к тому же, — усмехнулся он, — у нас есть все лекарства, чтобы вы, Моника, не беспокоились, когда вас пользует такой врач, как я...

Он ушел, провожаемый мисс Гвендолен, оставив Монику в пол­ном смятении.

ХАУЗ МИЛОСТИ

В шкуре каждого низкого духом таится раб.

Рашид-ад-Дин

Вообразил ты, что червей топчешь ногами,

а сам червяком копошишься в глине.

Камил Абдаллах