Переспать назло. Мертвая петля
Шрифт:
Открыла мама Артема, Любовь Викторовна.
— А… ты…? — видно было, нежданный визит Нины ее не обрадовал.
Дверь так и осталась наполовину закрытой, а выражение лица женщины не оставляло сомнений в том, что прежнего хорошего отношения к ней нет и в помине.
— Любовь Викторовна… — Нина сглотнула, еле справившись с волнением, — Артем дома?
Любовь Викторовна вышла на лестничную клетку и прикрыла за собой дверь.
— Зачем тебе Артем? Его нет.
— Я…
— Ты что, мало поиздевалась над парнем?
Вот это было заявление!
— Что?
Женщина возмущенно вздохнула и всплеснула руками:
— Нет, вы только посмотрите… Ты же ему жизнь испортила! А теперь еще делаешь вид, что не понимаешь?
Нина готова была расплакаться от обиды на такое несправедливое обвинение:
— Вы ничего не знаете! Это он! Он сам меня бросил! Сказал, чтобы я не… что нам не надо больше встречаться! А я люблю его! Люблю… Не могу…
Слова вырвались сами собой, Нина совершенно себя в тот момент не контролировала. И поразилась. Будто не было этого года, будто не удалось ей ценой неимоверных усилий убедиться себя, что все забыто и теперь он ей безразличен. Открытие было ужасным.
Она, не говоря ни слова и не прощаясь, развернулась и побежала вниз по лестнице.
— Нина! Куда же ты? Нина!
А Нина бежала прочь, вытирая на ходу слезы. Как добралась домой, сама не помнила.
Вечером был телефонный звонок. Артем.
Видимо, Любовь Викторовна поговорила с сыном.
Просил встретиться. Поговорить.
Вернее, он ни о чем не просил, он просто сказал:
— Я зайду за тобой. Пройдемся.
Остальное Нина сама додумала. Ох, сколько чего она передумала, пока ждала его…
Он пришел часам к девяти, уже темнеть начало. Дверь открыла Нинина мама.
— Добрый вечер, Серафима Петровна. Нина дома?
— Дома, — на его приветствие женщина аж перекосилась, — Нина, к тебе пришли.
Нина уже была в прихожей, он прекрасно знала, что Артем не нравится матери, а после его звонка вся на нервах сидела, и теперь ей только материных нотаций не хватало, быстро буркнула:
— Мама, мы погуляем недолго, — и вышла вместе с Артемом.
Вслед ей донеслось:
— Чтоб через час дома была!
Артем за все это время звука не издал. Они вообще до парка дошли молча. Потому что, поздоровавшись после долгой разлуки, они словно весь запас слов исчерпали. А может, наоборот, их было столько, что трудно было с чего-то начать. Парень молчал, и Нина заговорила первая. Спросила нейтральное: как ему служится.
Тот и ответил нейтрально, что служится хорошо.
Она слушала его безэмоциональный рассказ, и у нее создалось ощущение, будто они два хищника, и кружат вокруг друг друга, ожидая удобного момента, чтобы напасть. И откуда у Нины возникла такая ассоциация?
Его рассказ постепенно сошел на нет, воцарилось недолгое молчание, потом он спросил, отводя глаза в сторону:
— А у тебя как дела?
Хотелось ответить, что хорошо. Нина слегка поморщилась, и ответила:
— Хорошо. В техникуме учусь.
Парень хмыкнул, потом потер лицо и спросил:
— А на личном фронте?
Он задал его не из вежливости или праздного любопытства. Ему уже успели рассказать, что «его» Нинка не скучала, пока его не было. Однако Нина об этом знать не могла. А если бы и знала, оправдываться не собиралась. На этот вопрос ей очень хотелось ответить, что у нее все прекрасно! Что она о нем и не вспоминала! Но… язык не повернулся.
Вместо этого сорвались слова:
— Ты подлец, но я люблю тебя. Люблю больше, чем себя. Считаю, что сильнее любить нельзя.
Лицо парня изобразило странную смесь чувств, будто ему очень больно. А потом он, жадно вглядываясь в ее лицо, проговорил:
— Докажи.
Прошу тебя, дай мне понять, что я действительно тебе не безразличен. Что я у тебя единственный. Что они все про тебя врут. Просто дай мне в это поверить. Дай мне…
Поверить, что не откажешься от меня снова. Не переступишь через меня. Что я не запасной вариант от скуки.
Прошу…
Он жадно вглядывался в ее лицо, пытаясь увидеть ту любовь, о которой она говорила, но вместо этого видел, как становится отчужденным ее взгляд.
Услышать его заявление было для Нины невероятно оскорбительно и обидно.
— И это говоришь мне ты? — от возмущения голос Нины прервался.
Артем молчал, напряженно ожидая ее ответа. Парень развернулся к ней всем телом и оперся локтями о колени:
— Сбегаешь? — он отвернулся, покачав головой, — Так я и знал.
— Что ты знал? Что ты вообще знаешь?
Тут Артем обернулся, глаза его сузились, он ответил с сарказмом:
— Действительно.
Нине так вдруг стало тошно, больше не хотелось с ним разговаривать, находиться рядом. Встала со скамейки, на которой они сидели, но ноги Артема перегораживали ей дорогу, и видно было, что посторониться тот не собирается. Тогда она просто переступила и ушла.
Вслед ей донесся горький смех:
— Я знал, что этим закончится.
Почему она сорвалась на бег, Нина сама не знала. Главное было не расплакаться у него на глазах.
Ушла. Переступила через него и ушла. Он остался сидеть на скамейке, обхватив лицо руками. А боль потихоньку заполняла его, просачиваясь тонкой струйкой через стены равнодушия, которые он пытался строить в душе. На кой черт нужна такая любовь?!
Больше они не созванивались и не встречались.
Через четыре дня Артем улетал. Все эти дни Нина была сама не своя, а в день его отъезда с ней и вовсе творилось что-то ужасное. С самого утра, будто жилы кто-то выдирал, она не хотела… не хотела… но ей просто необходимо было увидеть его перед отъездом. Увидеть, поговорить…