Перестаньте удивляться! Непридуманные истории
Шрифт:
Члены комиссии опять пошептались, но никто мне ничего больше не сказал, и мою душу отпустили на покаяние.
Оценку из-за этого инцидента мне, однако, снизили. И даже объяснили почему: чтобы не совал свой нос куда не надо. (Объяснили, разумеется, не официально, а, так сказать, приватно.)
Не сунул бы я свой нос в лекции Емельяна Ярославского, а зубрил историю партии как все, по «Краткому курсу», получил бы пятерку. И тогда был бы у меня диплом с отличием. Атак — вышла мне четверка и самый обыкновенный, не «отличный» диплом.
Но мне было на это наплевать. А позже я даже понял,
Позже, сообразив, что лекции Емельяна тоже не открывают, а скрывают правду, я раздобыл где-то другой, более ранний, давно уже изъятый из обращения учебник. Но довольно быстро понял, что и он тоже скрывает — увы, не правду, а другую, предшествующую ему ложь. Точь-в-точь как «Министерство Правды» в знаменитом романе Джорджа Оруэлла.
Сдирая — слой за слоем — капустные листья этой многослойной лжи, я в конце концов добрался до кочерыжки. То есть докопался-таки до правды. А всё — благодаря той растерянности, которая проступила на лицах членов государственной экзаменационной комиссии, когда я обнаружил перед ними крупицу лишних, ненужных и даже запретных знаний, случайно полученных мною «сверх программы».
Повидло цареубийцам
В 20-е годы в Москве был специальный магазин для бывших политкаторжан. Все бывшие политкаторжане, независимо от тогдашней их партийной принадлежности, боролись в свое время с царским самодержавием и потому новая власть одарила их некоторыми привилегиями. Но и среди привилегированных тоже существовала своя иерархия. Все они, конечно, были равны, но некоторые из них были (как у Оруэлла) — «более равными». Так, например, однажды на прилавке появилось такое объявление:
«ЦАРЕУБИЙЦАМ ПОВИДЛО ОТПУСКАЕТСЯ ВНЕ ОЧЕРЕДИ».
Плачь, девочка, плачь…
Во время одного из веселых наших застолий Дезик Самойлов — не помню уж, по какому поводу, — весьма непочтительно выразился по адресу кого-то из выдающихся деятелей французской компартии — то ли Марселя Кашена, то ли Жака Дюкло. А может быть, даже и обо всей этой компании.
Было это очень давно, не все из присутствующих готовы были тогда с ним согласиться. К нашим «вождям» мы уже давно относились без всякого почтения, но по отношению к французским еще сохранялся некоторый пиетет. Особенно возмущена была Дезиком одна молодая женщина: отец ее был старым коминтерновцем, и у них дома обо всех этих «пламенных революционерах» всегда говорили с почтительным придыханием. С горячностью кинулась она защищать этих кумиров своей юности. Дезик весело над ней подтрунивал, и весь ее революционный пафос, натыкаясь на
Дезик нежно погладил ее по голове и сказал:
— Плачь, девочка, плачь. Кто еще заплачет об этих мерзавцах!
Я так и знал!
1-го декабря 1934-го года очередной номер газеты «Вечерний Ленинград» был сверстан и ушел в типографию вовремя, без опозданий. Утренние газеты, как известно, печатаются ночью, а вечерние — днем, поэтому «вовремя» в этом случае значило — утром.
В газетной жизни, надо сказать, это случается довольно редко: всегда возникает какая-нибудь неожиданность, из-за которой номер задерживается. Но в тот день все шло просто на удивление гладко. И вот, когда номер уже начал печататься, распахнулась дверь и чей-то взволнованный голос выкрикнул:
— Кирова убили!
На что последовала сокрушенная реплика старика-еврея, выпускающего:
— Я так и знал!
Этот старый газетный волк, конечно, вовсе не имел при этом в виду, что знал о готовящемся покушении. Он просто хотел сказать, что быть того не могло, чтобы не случилась какая-нибудь неожиданность, из-за которой номер не сможет выйти вовремя. Такова уж специфика газетной работы.
Но все это ему пришлось объяснять уже в другом месте. И никакие объяснения, конечно, не помогли.
Кто этот парень?
Читая переписку Бунина с Алдановым, наткнулся на такое бунинское письмо:
Позовет ли меня опять в Москву Телешов — не знаю, но хоть бы сто раз меня туда позвали и была бы в Москве во всех отношениях полнейшая свобода, а я бы мог двигаться, все равно никогда не поехал бы я в город, где на Красной площади лежат в студне два гнусных трупа.
Под письмом — дата: 20-е апреля 1953-го года.
До двадцать второго партийного съезда, на котором решили выкинуть из мавзолея труп Сталина, было еще довольно далеко. Но знаменитый наш цэдеэловский парикмахер Моисей Михайлович Маргулис уже произнес свою провидческую хохму:
— Пока еще они лежат там вдвоем. Но прописка — на одного.
И вот как раз в это время приехала к одним моим знакомым в гости молодая американка. То ли родственница, то ли дочка каких-то их американских друзей. Показывая ей разные достопримечательности Москвы, они сводили ее и в Мавзолей. И она так прореагировала на увиденное.
— Это дядя Джо, я знаю, — шепнула она, показывая глазами на Сталина. — А кто вон тот, другой парень?
Адмирал Исаков и Буденный
У Георгия Николаевича Мунблита возникли какие-то отношения с адмиралом Исаковым. Адмирал в ту пору начал писать свои мемуарные очерки и рассказы, а Георгий Николаевич оказался то ли их внутренним рецензентом, то ли редактором.
Впервые придя к адмиралу домой, он увидал у него в кабинете огромный, писаный маслом, портрет Буденного.
Будучи человеком весьма нелицеприятным и вполне независимым, Мунблит спросил:
— Почему у вас здесь висит этот портрет?
— Мне подарил его Семен Михайлович, — объяснил адмирал.